Елисей Данилович Шипулин интересен не только потому, что от роду ему 92 года и он смело может называться долгожителем. И даже не тем, что он – кавалер Ордена Отечественной войны I и II степеней, а также один из немногих ныне живых участников партизанского движения. Совсем уж удивительной выглядит та небывалая подробность, что он был «убит и похоронен», но находится «во плоти» перед нами на старом венском стуле. В жизненном пути человека со «сказочным» именем царевича Елисея как нельзя точно отобразилась вся судьба России послереволюционных временПутеводная звезда
Герой этой публикации вкусил жизни во всех ее проявлениях – суровое детство, героическая юность, трудовая зрелось, приобретения и утраты, большая любовь и серьезные беды - он учился жить и выживать в самых невозможных условиях. Встреча с таким человеком – всегда большая находка, и пусть простит (а, может быть, поблагодарит) нас читатель, что более чем трехчасовая беседа с ветераном обрела форму не одной краткой, а целых трех довольно объемных статей.
Елисей Данилович родился 1 января 1922 года. Удивительно, но именно дата Нового года была днем рождения совсем недавнего героя наших статей, посвященных 70-летию освобождения Клинцов. Рассказавший о годах оккупации 80-летний Владимир Яковлевич Алексеенко, такой же бодрый и энергичный пенсионер, также родившийся 1 января, но 1934 года. Тут невольно задумаешься, неужели дело в гороскопе, в освещающей мрак жизни благотворной и дарующей везение звезде? Почему одному человеку дается краткая и бесцветная жизнь, слабая воля и короткая память, а другому просто чудом удается выжить в самых экстремальных, помнить каждую черточку, да еще и уметь все по порядку рассказать? Пути Господни не исповедимы, иначе не скажешь.
Елисей Шипулин - русский мужик, соль земли, один из тех, на которых стояла, и будет стоять земля. Жизнь – вот главная ценность, и все подвиги человек совершает ради нее. Его можно назвать Последним из могикан – человеком, являющим живое свидетельство лучших черт народа, а также зеркалом истории как носителя ужаснейших и жесточайших примет времени. 92-летний ветеран с двумя орденами Отечественной войны, и не суть здесь, что эти заслуги почти равны официальному признанию как Герой Советского союза – это редкость не только для маленького городка, но и для России. Настоящий партизан – что значит избавитель, хоть русский, хоть белорусский, да и вообще это деление весьма условно.
Наша статья не имеет целью создать еще один артефакт официальной, всецело отданной ура-патриотическому настроению истории. Нелегко было прервать рассказ Елисея Даниловича, сразу начавшего разговор со дня поступления в партизанский отряд. Очень интересно было проследить генезис, как в отдельной личности сплетаются множество факторов и обстоятельств, как поведение в конкретных условиях становится следствие прежних размышлений и поступков, как нелегко делать выбор в ситуации, которую создаешь не ты сам, во времени, которое выбрало тебя своим героем. Люди с богатой биографией – большая редкость. Биография – это та самая судьба человека, сбережение трепетной материи души или трата ее в годах всяческих лихолетий.
Русская семья
Деревня Рябково Велижского района Смоленской области, располагающаяся на берегу реки Северная Двина - место это, несмотря на близость Польши и Беларуси – чисто русское, исконное и древнее. «Родился в семье бедного крестьянина, - именно так представляется Елисей Данилович, - Отец и мать - оба 1885 года рождения работали у богатого крестьянина-землевладельца батраками. На работах познакомились, очень молодыми, как тогда часто бывало, поженились. Этот крестьянин-кулак отрезал им как благодарность за хорошую работу три десятины земли и помог построить домик. Первую мировую войну семья встретила в собственном большом доме. Отец был призван на фронт, служил простым солдатом, имел наградной крест, уж не знаю, георгиевский или какой-то там еще. Награда пропала вместе с другими вещами, когда мы их замуровали под камень фундамента дома». Мы видим, следы Александровской реформы 1861 года, крупным землевладельцем ближе к концу XIX века был именно крупный крестьянин, а не помещик. Соборный дух и христианская общинная жизнь заключалась в том, что село жило «всем миром» - помогали тем, что хотел жить и трудиться.
То, что являлось нормой для тогдашнего крестьянского быта сегодня вызывает вздох удивления. В семье у Даниила Герасимовича и Ольги Яковлевны было одиннадцать детей. Только одна дочь, восьмая, не выжила. «Умершую звали Мария, и родившуюся следом снова девочку назвали Мария. - Рассказывает Е. Шипулин. - Я родился в семье девятым ребенком. После меня через десять лет появился брат. Мать родила одиннадцатую дочь ровно в пятьдесят лет. Только тогда с выходом правительственного указа она получила звание «Мать-героиня» и 2 тысячи рублей единовременного пособия. Очень скоро это звание отменили, а мы уже шестеро к тому времени ходили за два километра в другое село в школу. Четверо из детей уже были взрослыми и ходили в колхоз на работу».
«Елисеем меня по святцам назвал священник, - продолжает ветеран, - праздники церковные соблюдали долго после революции. Самого старшего брата, родившегося еще в XIX веке, звали Борис. 1904 года - сестра Матрена, затем – Роман, Ефросинья, Маланья, Лариса, Мария. В нашей деревне Рябково церкви не было, а в селе Маклок было две – большая и маленькая. Всех крестили в большой церкви, помню хорошо, как ее громили, сбрасывали и били колокола. Все железное увозили на металлолом. Здесь сделали колхозный зерносклад, а в малой церкви – клуб. Когда освободили село, то позже восстановили только большую церковь».
Война бульдозерным катком прошлась по семье Шипулиных: «Сестра Маланья погибла в блокаде Ленинграда, сейчас остается только гадать – от бомбежки или от голода. Где похоронена – не известно. Брат Борис вернулся с войны инвалидом, после госпиталя не заживали раны. Образовалась трофическая язва, произошло заражение крови, и он умер. Брат Роман учился и стал кадровым офицером задолго до Великой отечественной участвовал в боевых действиях на финской войне. В 1941-ом на территории Витебской области их часть была полностью разгромлена фашистами, а он попал в плен и находился в лагере в самом Витебске. Оттуда до нашего города Велиж по московской дороге на восток – 80 километров. Из лагеря бежали заключенные солдаты, и один из них ночевал в нашем доме. Он сообщил родителям о том, что их сын Роман в лагере, рассказал, какие там ужасные условия жизни. Посоветовал, сходить к нему и принесите сухарей. Это позволялось. Мать пешком проделала весь этот путь с мешком за плечами. Два раза сама встречалась и видела сына. Брат взял на пропускном пункте мешок своими руками, зашел за проволочное заграждение и начал делить по кусочку всем, кто был там. В третий раз к матери на пункт приемки вышел знакомый из близлежащей деревни – также заключенный этого лагеря. Он точно знал, что брат Роман уже умер. От этого человека мать услышала страшные обстоятельства смерти ее сына. Здесь в лагере имело место людоедство. Когда пленный доходил до стадии голодных обмороков, вот-вот умрет, то в лагере его съедают. Человеческое мясо варили на костре в консервных банках. Кости его фашисты бросили в высокий ров над Северной Двиной. Это ров был полон скелетов.
Отец умер в 1942-ом, после того, как у нас переночевал один военнопленный и занес инфекцию тифозных вшей. Во всей деревне начал свирепствовать сыпной тиф, фашисты все население сгоняли в барак, приглашен врача даже приглашали. Он их лечил, чем мог. Но в основном умирали, так мой отец скончался в этом бараке». С удивлением узнаем, что старшая сестра Елисея Даниловича Матрена прожила 99 лет.
Строгое воспитание
«Принято считать, что в деревнях детей рожали как помощников по хозяйству, без множества рук хозяйство не сможет существовать. Так ли это?» - спрашиваем мы.
«Безусловно. Чтобы были помощники в семье в первую очередь, – отвечает 92-летний старец. – Воспитали нас в трудовой дисциплине на высшем уровне. Было заведено так, чтобы родителей слушать с первого слова. Однажды, придя со школы, я сел готовить уроки, а учился только на отлично. Отец, проходя мимо, тихо попросл принести ему то-то и то-то. «Папа, сейчас, быстренько письменное задание доделаю и сразу к тебе», - ответил я. Отец не стал кричать, он просто вышел в сени, взял большую пугу – плетку, которой пасут коров – на конце - кожаный твердый треугольник. Размахнулся и как перепоясал… Я не могу описать этой боли. Шлепнул один раз, без всякого гнева, но так, что на мягком месте через штаны кожные покровы лопнули, и образовался рубец. Неделю приходил в школу и уроки проводил не сидя, а стоя за партой. Такое не могло не запомниться на всю жизнь.
В первом классе я был только один день, и потому, что в нашем доме расположился сельский ликбез. Именно в конце 20-ых начался такой процесс как ликвидация безграмотности. Население в деревне – около трех тысяч. Мать моя, например, была совсем неграмотная, а отец закончил три класса церковно-приходской школы. У нас был дом, а не изба – зал, спальни, кухня, коридор - все как положено. Из сельской управы именно к отцу обратились, мол, только в твоем доме и можно проводить по вечерам ликбез. Отец согласился предоставить. Сдвигали столы, стулья, выдали буквари, и всякого возраста мужчины и женщины приходили к нам учиться. Мне, сопливому и шестилетнему, дали букварь ради шутки, а мне интересно все. Слушал все внимательно, всю программу ликбеза за год освоил.
Сентябрь 1929 года. Собрали первоклашек в класс, учительница начинает рассказывать, что-то спрашивает. Дошла очередь до меня. «Ну, Елисей, рассказывай, как подготовился в школу?» - спрашивает. Учителя были местные, утром – в школе, а вечером – вели ликбез, но эта учительница не знала, что я год ходил туда. «Букварь весь изучил, - отвечаю, - таблицу умножения знаю от и до, стихотворения выучил, задачи решаю пятизначными цифрами. Почерк отработал, пишу грамотно и красиво». «Давай-ка иди к доске, - дает мел, - пиши такие-то слова!». Я написал. «Молодец!» Мы пошли вместе к директору школы, чтобы завтра я шел прямо во второй класс. Со второго класса до девятого я шел круглым отличником с похвальными грамотами.
Спрашиваем ветерана о том, какое участие было его семьи, и как отразилась на ней коллективизация, стоившая России миллионы человеческих жизней.
«Отец сразу добровольно подал заявление о вступлении в колхоз. – поясняет Елисей Данилович. - Он не сомневался, что это необходимо для того, чтобы сохранить жизнь свою и жизнь своих детей. Но нельзя сказать, что отец принимал все реформы безоговорочно. Вспоминаю, это был 1933-ий год. Однажды в беседе с соседями он высказал нечто в разрез, так сказать, с линией партии. Известно было, что другой сосед предал своего родного брата, того арестовали, и никто даже и не знал, где он, живой или мертвый. Ровно через неделю в наш дом приходят два сотрудника НКВД, так, мол, и так, передают, что ты высказывал недовольство. Собирайся, пойдем с нами! Нас десятеро окружили отца со всех сторон, слезы, крики. Отчетливо помню, как они постояли, посмотрели и ушли. Либо пожалели, а вероятнее, побоялись, что мы, ведь старшие дети были совсем взрослыми, можем применить силу. Вообще, крестьяне-середняки, которых прозвали кулаками, не хотели вступать в колхоз. Сопротивлялись, пока их хозяйства не разграбляли, а их не отправляли этапом в Сибирь».
Перед войной
На столе в комнате, где мы беседуем с ветераном, – множество открыток с поздравлениями. Среди них располагаются характерные для пенсионеров «напоминалки» - например, под каким номеров среди каналов кабельного телевидения канал «Звезда». На бумажечке писано, с какое и по какое число нужно платить за электричество и газ. Выживал он в годы коллективизации и войны, выживает и сейчас, умело адаптируясь к сложившейся ситуации.
«В школе я участвовал в художественной самодеятельности. У меня всегда была склонность к общению и выступлению перед публикой. – говорит Елисей Данилович, - В клубе, той самой маленькой церкви, располагалась положенная для каждого райцентра кинопередвижка. Раз в неделю приезжала кинобригада и показывала тот или иной фильм. В остальные свободные вечера устраивались танцы. Тогда было очень много умельцев, в том числе и гармонистов-виртуозов. На гармошке учились с самого детства».
Спрашиваем: «Был ли у вас как у пионера и комсомольца какой-то, если можно так выразиться, кумир? Быть может полярники и Шмидт или летчики и Чкалов?» Ответ был прямым и точно отражающим тотальность мнений 30-ых годов: «С самых ранних лет и после в комсомольской организации пример для подражания и выдающаяся личность была одна – Сталин. Сталин – это самое дорогое и заветное. Всем известно, как шли в бой, хоть простые солдаты, хоть партизаны – За Родину! За Сталина! – После паузы ветеран с горечью добавляет, - Мы ошибались, и в Сталине тоже. Взять только тот его неоспоримый поступок, что он ликвидировал в партии все военные кадры, то есть тех профессиональных военачальников, с которыми война шла бы по-другому. Тухачевский, Блюхер, Якир. Уж не знаю, правильно ли я сделал вывод, что такие решения ему подсовывали люди из окружения – Берия, Ежов, Ягода. Ему давали фальшивки, а он верил. Война, представьте себе, началась, а наши самолеты на аэродромах стоят с незаправленными баками, вот такие факты. Не говорю уж об оружии, какое оно было и как его не хватало. Позволили немцам чуть ли не маршем пол-России пройти.
Если бы не было предпосылок, то революции не случилось. Все, что происходило после революции, могло быть лучше, чем имело место. Такое мое мнение, я же видел положение на местах. Соратники Ленина – Зиновьев, Каменев – они были за народ, настроены за Россию, знали проблемы.
Я был к науке как орел. Политику знал досконально. Доклады Сталина читал, был в курсе. Это еще в школе, политинформации читал. Поступать в политический техникум решил сразу. Знал, что в городе Юхнов Смоленской области есть такое учреждение. Река Угра протекает там, рядом Калужская область. 1939-ый год, сентябрь. Как раз Вторая Мировая война началась, но нас как-бы это не касается.
Поступил, учусь первое полугодие, все для нас бесплатное, даже питание. Тут выходит постановление правительства – льготы отменяются, надо платить за питание, раз, за проживание в общежитии, два. Откуда я мог взять деньги? Из колхозных семей было около 60 % поступивших. Все пишем письма домой: «Папа, мама, как нам быть? Будете ли нам помогать?» Получаю ответ: «Дорогой сынок, ты знаешь, что мы работаем в колхозе зарабатываем лишь трудодни. За эти трудодни мы будем получать следующей осенью натурплату, а денег нам не дают. Решай сам, если не устроишься дворником или сторожем, собирай котомки и приезжай домой». Мы собрали свои пожитки и пешком до станции, а дальше зайцами возвратились по домам. Работу как подработку найти было исключено. Пожалуйста – рабочим в полеводческую бригаду, на свиноферму. Дома в Рябково иду на прием к председателю и секретарю сельсовета. Они меня хорошо знали. Ведь в 1936 году я совсем подростком принимал участие в выборах в первый Верховный совет. Понятное дело, как несовершеннолетний я не мог быть членом комиссии или делегатом, но был переписчиком – составлял списки избирателей вместе еще с двумя ребятами из школы, имеющими хороший почерк. Тогда мы обработали 15 деревень, в двух экземплярах документы составили. Председатель и секретарь предлагают мне работу – заведующим избой-читальней при сельсовете. Я с радостью дал согласие. «Завтра приходи принимать библиотеку!», - говорят. Я пришел и начал работать. А в малой церкви был клуб, и он также был передан мне в распоряжение. «Мне родители заходить в него не позволяют, - думаю про себя, - как я там командовать буду? Ничего не поделаешь, надо приступать». Я проработал шесть или семь месяцев. Книги были полный разноцвет, смешно вспоминать – церковные, дореволюционные светские, буквари, что получали школьники, брошюры. Чтобы нормальная художественная или научная книга – не сыскать. Только освоился, комсомольская организация колхоза выдвигает меня на другую работу. В деревне Маклок проштрафился директор сельского магазина. Начал завышать цены на продукты и промышленные товары. Ревизионная комиссия провела проверку, установила недостачу, приняли решение об отстранении, некому принимать товар. Бывший завмаг признал свою вину, деньги нашлись, он все добровольно погасил. Его простили, и позже он работал в колхозе простым работником. Магазин был большой, много всего – продавали всякий ширпотреб, еда в основном нефасованная и мешками, ткани – рулонами, мыло, одежда. Не было пустых полок, снабжение в эти годы было нормальное. Товар доставлял за 12 километров часто на своих же боках. В штате кроме меня были грузчик и продавец. Подгоняем быка, впряженного в телегу, цап-цабе, и поехали. В этой должности завмага Селезневского сельпо меня застала война».
Призывной возраст
«15 июля 1941 года я получаю повестку, - так начинает Елисей Данилович рассказ о годах войны. – Магазин, где я работал заведующим, на замок, выручку за пять дней – в сумку с собой на плечо. Так и прихожу в военкомат, а там – две тысячи призывников – в основном поколение 1922-го года. Возле города Велиж в большом сосновом лесу - сбор. И всем известно, что уже Витебск бомбят, наступление идет на Москву, а дорога-то туда лежит через нас, через реку Велиж. К 12 часам были собраны все к отправке в город Белый Смоленской области, а это 200 километров пешком. Не успели нам дать команды, как узнаем, что после обеда немецкие самолеты добрались до Смоленщины и бомбят город Велиж. Кругом по селам - паника, прячут скот, угоняют коров. А я – с деньгами на руках, мне разрешили сбегать в райпо, но там уже никого не было, отправились в эвакуацию. Вечером 15 июля строем отправляемся в путь. Весь арсенал вооружения – два пистолета у сотрудников военкомата и пять винтовок. Их выдали тем, кто умел обращаться с оружием. После двух суток в пути я подошел, представился, и говорю старшему по военкомату, что забегу по дороге к себе домой, спрячу деньги - в земле закопаю свою кассу. Прибегаю в Рябково, с братом сделали подкоп под большой камень у фундамента дома, деньги – туда, документы, что были, все спрятали. Замаскировали, и я побежал догонять. Идем пять дней. Связь со штабом у офицеров была. Получаем сообщение – город Велиж и соседний город Демидов заняты немецкими войсками. Та же участь у городов Пржевальское и Пречистое, а ведь именно через них мы должны прийти в город Белый. Известно также, что фашисты подходят к Калуге. Так мы, наша колонна, оказались, что называется, в мешке. Получаем из штаба указание – рассыпайтесь по лесам! Добирайтесь до своих сел сами, дальше не пройдем! Какой выбор? Идти безоружными в руки немцев, чтобы оказаться в Германии?
Трое суток я шел вместе с пятью деревенскими друзьями. Пришли в Рябково, когда немцы, вся мощь – танки, обозы, мотоциклисты – уже прошли через нашу деревню. Особенно унизило сельчан, что немцы ехали очень весело и беззаботно, поигрывали на губных гармошках. Пехота браво прошла с бодрыми песнями. Родители в полной растерянности, а тут еще мы – неудачные солдаты».
Вот рассказ о жизни в оккупации: «Очень скоро в деревне принялись устанавливать немецкую власть. Изменники Родины начали создавать полицейские пункты. Из комендатуры города Борисов приказания какие-то пришли, мол, готовить молодежь для угона в Германию на работы. Мы быстро создали в оккупации комсомольскую организацию, я был заводила этого дела. Так как была теплая пора, скрывались в лесу почти четыре месяца. Ночью проберемся в село, покушать кое-чего дадут, и мы – назад. Занялись диверсионной войной со стоящими по селам фашистскими отрядами. Из подручного материала сделали и заточили металлические прутья, стали прокалывать колеса у машин и бронетранспортеров. Где знали, стали сжигать деревянные мосты.
Настала уборочная пора и пришло время косить пшеницу. Хлеб немцы приказывали хлеб обмолачивать, а собранное зерно увозили на железнодорожную станцию, чтобы отправлять в Германию. Мы сжигали скирды с овсом, ячменем, рожью. Нас было 12 человек одногодок, полицаи знали нас всех лично и хотели изловить. Среди тех были наши же ровесники - дети крестьян-середняков, которые сбежали от призыва и ждали немцев, чтобы им послужить. Обсуждали мы, как нам быть дальше.
22 октября 1941 года принимаем решение – идти на соединение к партизанам. Большинство пошло искать их в Смоленской области, а я с сестрой и братом – в Беларусь, в Витебскую область. Я уже встречался в лесу с партизанской разведкой, мы все обговорили, я получил карту и маршрут. Вот так я начал свой путь в партизанах, закончившийся до 4 мая 1944 года, большую часть - в должности политрука второй роты отряда имени Доватора партзанской бригады имени Пономаренко».
В отряде
Смоленские и белорусские партизаны отличались от брянских большим размахом своей деятельности. Ячейки комсомольцев, позже ставшие партизанскими отрядами в местности называемой по имени городка Ушач - Ушаччине, появились с первых дней войны. Вспомните известный фильм «Иди и смотри», противостояние партизан и немцев было делом долгим и серьезным. Все партизаны были организованы на партийно-комсомольской основе, чем, наверное, объясняется и их дисциплина, и их в определенный момент решающая роль в развитии военных событий. С самого начала белорусские партизаны - это не маленькие и уязвимые группки, а полноценные воинские формирования.
«21 октября 1942 года мы - я, брат и сестра, добрались до штаба партизанской бригады, - говорит ветеран. - Здесь уже было 139 молодых парней и девушек, пришедших воевать без оружия. Я стал 140-ым бойцом с голыми руками, не буду считать за оружие пять горелых винтовок с пятью патронами в магазинах у каждой. Совпало так, что я был сразу направлен в сопровождении проводника за линию фронта в советский тыл. Через Западную Двину нас перевезли на лодках, далее пробирались ночью и без единого выстрела. Такая группа из глубины партизанской территории в экспедицию за оружием была по счету шестой, которую вел наш проводник. Пробирались по мхам и заболоченным берегам низкой местности, долгими часами - ступня вся в воде. Подходим к условленному месту и слышим вопрос, звучащий словно ниоткуда: «Стой, кто идет?» Проводник произносит пароль, а сидящий в секрете фронтовик говорит: «Проходите!». Вот мы на мирной территории, но нужно было еще долго идти до поселка Усмы Смоленской области. Двое суток после стокилометрового похода разрешили отдыхать, а затем – строем на склад получать оружие. Каждому полагается 32 килограмма на плечи в вещмешок – патроны, автоматы, гранаты, карабины, мины, минометы, противотанковые ружья, патроны к ним. Не забыли о медикаментах и сухом пайке на обратную дорогу. Идем назад, обогнули болото, проходим по берегу большого озера. То с одного, то с другого берега взлетают сигнальные ракеты – красные, зеленые. А наше дело – тишина, знай, идем дальше. Вот и суша, кончилась топь. Не доходя города под названием Городок Витебской области, на железнодорожной станции, уж не помню какой, мы, молодые партизаны, разгромили немецкий гарнизон. Взяли большие трофеи, в том числе, что очень облегчило нам путь, обоз с лошадьми. Австрийской породы лошади – здоровые такие, мощные битюги. С плеч сбросили груз, героями пришли в нашу партизанскую зону без единого выстрела и единой потери. Нас распределили по отрядам и бригадам».
В партизанскую работу быстро влился не только сам Елисей, но и его ближние: «Со мной в партизаны пошли десятилетняя сестра и четырнадцатилетний брат. Я – на передовой со своими подчиненными, а они - при отряде в хозяйственном взводе. Брат возил на линию борьбы обеды, завтраки, ужины, а сестра – чистила картошечку, мыла посуду, помогала поварам. В 1943 году ко мне обратился командир нашего партизанского отряда Гончаров Харитон Минович с просьбой: «Мы решили вашу сестру под видом нищенки послать в разведку на оккупированные территории – собрать информацию в деревню, где дислоцируются фашисты». Она была в нашей семье самая младшая – одиннадцатая из детей, 1932 года рождения. Я знал качества своей сестры, она хорошо закончила три класса до войны, была бойкая и сообразительная. Я не возражал. Так она и пошла на боевое задание, выполнила его и вернулась. Сейчас она живет в городе Новороссийске. 27 марта ей исполнилось 82 года. Брат был 1928 года рождения, тоже белорусский партизан, скончался уже».
Вот статистика, взятая из брошюры, которую Е. Шипулин приобрел в музее Партизанской славы в 1984 году, с тех пор бережно хранит, но дал нам прочитать с целью понять, что представляли собой тогдашние белорусские партизаны: «В зоне находилось более 17,9 тысяч народных мстителей. У них на вооружении было 12 орудие, 143 миномета, 151 противотанковое ружье, 723 пулемета, 1544 автомата, 9344 винтовки. - В том числе и добытые самим Елисеем Даниловичем и его друзьями. - Полоцко-Лепельская партизанская зона составляла 3000 кв. метров – 1220 мелких населенных пунктов этого района и других районов Витебской области со столицей в селе Ушачи».
Ситуация для фронта уникальная – в тылу врага существует независимое образование, живущее по довоенным советским законам. Имелся подпольный райком партии, издавались даже две многотиражные газеты, действовали школы. Электростанция, больницы, даже создали маленькую фабрику по переработке льна на масло. Действовали три партизанских аэродрома – Плино, Новоселье и Вечелье. Партизаны как настоящая дивизия занимались тем, что воевали против находящейся рядом Третьей танковой группы гитлеровской армии. Уничтожали связь, громили штабы и склады. Сильно повредили наступлению танков в центр России, разрушив шоссейную дорогу Лепель – Парафьяново. Весной 1942 года происходит укрупнение формирований народных мстителей - основание партизанских бригад «Дуброва» и «Смерть фашизму!», позже переименованных в бригаду им. Чапаева. С осени 1943 года – 16 партизанских бригад, имеют прямую связь с Первым Балитийским фронтом. В конце этого года фронт приблизился к северным границам зоны и республики.
«На фронт к нам приезжали бригады артистов для поднятия боевого духа, – вспоминает старый партизан. - Концерты проходили прямо перед боем. Не забуду, как перед одним из страшных боев 25 человек вступили в члены ВКПб и с новыми партбилетами в кармане гимнастерки пошли на передовую, не зная, вернутся оттуда или нет».
Принято представлять партизанский отряд чем-то очень уязвимым - нельзя лишний раз пошевелиться, нельзя разжечь костер, боясь привлечь внимание с воздуха. Существовать партизанской республике в таком крупном масштабе и такое долгое время позволила сама ситуация на фронтах ВОВ. Немецкие войска в этой части СССР были оснащены слабее, все силы фашисты бросили на более глубокие участки вроде Курска и Сталинграда. Беларусь и Смоленщина, которые были взяты первыми в ходе блицкрига, гитлеровской верхушкой считались «лежащими в кармане». Спрашиваем старого партизана: «Почему, скажем просто, немецкие бомбардировщики не прилетели и не разбомбили крупнейшие из тысячи ваших сел?»
Елисей Данилович отвечает: «Немецкая авиация была, налетали «юнкерсы» и «фоккер-вульфы» - так называемые рамы и термическими бомбами зажигали села, деревни, урожай, созревший на полях. Бомбили гарнизоны. Немцы не имели сил предпринять на нас больших атак. Резерв у них был исчерпаем. Нас-то неплохо поддерживали, на аэродромы, а зимой на замерзшие озера прилетали самолеты с помощью. Мы занимали крепкую круговую оборону. Работали даже мастерские по пошиву одежды и обуви. Была связь по рации с соседними партизанскими зонами, вплоть до генерального штаба в Москве».
Рядом смерть
Вот один из рассказов Елисея Шипулина: «С опытными бойцами партизанского отряда ходил минировать дороги как знаток немецкого. Еще со школы немецкий язык у меня шел наравне со всеми другими предметами – на круглую пятерку. Немцы так боролись с подрывниками – 50 метров от полотна срубался силами военнопленных лес. Растягивались вдоль рельс проволоки с подвешенными колокольчиками. Через каждые полтора-два километра находился наблюдательный пост. Мы пускали под откос составы с военной техникой, шедшей в сторону Москвы, взрывали эшелоны с ранеными фашистами, которые шли назад в Германию. Вот однажды, мы уже знали, что будет идти большой состав с танками и артиллеристской техникой, сопровождаемый личным составом, мы выбрали такое высокое место, что смогли заложить по 30 килограммов взрывчатки с каждой стороны. Спешили отходить, так как взрыв должен быть очень сильным. Когда заряд был уже заложен, то увидели, как вдоль железнодорожного полотна шел немец. «Кто идет?» - по-немецки спросил я. «Я – есть товарищ, я – есть немецкий коммунист», - отвечает на своем языке он. Я перевожу нашим. «Иди ко мне!» - говорю я, как мне приказали. Он поднимает вверх руки: «Не стреляйте, я – коммунист. Я иду в плен». Мы забрали его с собой, передали начальству. Через два дня нам сказали, что его направили самолетом с секретным заданием в немецкий тыл. Там он работал на Советскую разведку для победы».
На этом месте мы в беседе с Елисеем Даниловичем остановились. Трудно задать вопрос: «Каково это убивать другого человека? Насколько тяжело идти на врага, зная о том, что непременно придется стрелять?» Рассказ ветерана прекрасно проясняет то психологическое состояние, единственным логическим выходом из которого является убийство:
«Приходилось постоянно видеть смерть, в том числе и ближнего, который стоял в строю рядом с тобой. Выразить настроение на фронте просто – не жалеть себя, не щадить врага. Шли мстить за слезы матерей, жен и сестер на оккупированной территории. Ну, а то, что я лично увидел картину гибели десяти тысяч евреев, точно уже не сделает воюющего жалостливым к захватчикам. В самом начале войны недалеко от нашего села близ города Вележ было устроено гетто, куда согнали множество евреев из нескольких райцентров. Вообще в тех местах очень много евреев, в Вележе самом - только 40 %. Есть такой город Сураж – тезка Брянского Суража – на реке Каспля, так там вообще 100 %. Все делалось немцами очень хитро и вероломно, мол, соберите все ценное, мы вас будем отправлять на Землю Обетованную – в Палестину – до Витебска пешком, а дальше – по железной дороге. С тяжелым грузом из самых ценных вещей их привели к месту, где заранее военнопленным приказали выкопать огромные ямы – 200 метров на 50. Объясняли, мол, склады для боеприпасов. Посреди ямы - сколочены деревянные козлы вроде строительных и мостки-дорожки из досок к ним. Приказ – вещи складывайте в кучу! Раздевайтесь до трусов! И шагом марш на козлы. Пулеметы стоят со двух сторон. Немцев всего то было не больше 100 человек, а евреев – 10 тысяч. При желании они могли быстро взять ситуацию в свои руки, немцев просто нужно было подавить. Но никто не решился. Всего в пятидесяти метрах от этого жуткого места лес – сосновый, густой, очень легко спрятаться. Никто не бросился убегать. Мы стоим, нас пригнали для устрашения. Смотрим - евреи как овцы идут под пули. Пулеметные стволы стучат со всех сторон. Яма наполняется трупами. Вот такая закалка. После такого, идешь в бой и не думаешь, что будет».
Решительный бой
«Зимой 1944 года принялись готовиться к решающей битве, построено 800 трехнакатных дзотов и 287 километров заградительных полос, минные поля, окопы. – Начинает рассказ о том, как совершил подвиги, заслужившие высоких орденов, Е. Шипулин. - Сейчас или никогда – так готовились. Фашистские войска отступили и укрепились на западном берегу Западной Двины, а Советская армия на – восточном. Линия фронта, после того, как подтянулась пехота, проходила по этим местам целый год. За этот год прошла Сталинградская битва и Орловско-Курская дуга. Освобождалась Украина и готовилась та самая операция «Багратион», в которой самым активнейшим образом пришлось поучаствовать и мне. В городе Борисов было первое крупное нападение фашистов, а в апреле мы знали точно, да и немцы знали, - готовится массированная операция по освобождению Беларуси. На реке Березина начали скапливаться военные силы. Мы – в 50 километрах за спиной у фашистов, цель – отрезать все пути к отступлению. Вот только тогда они силой 60 тысячного войска и более 200 орудий развернулись против нас, 137 танков. За 5 дней планировали раздавить, пришлось воевать 25 суток. Шестичасовой бой 11 апреля 1944 года чуть было не окончательно сдавил кольцо окружения вокруг формирования партизан. На стороне Германии имелись и полки власовцев. Именно в боях с единоплеменниками – русскими людьми нам приходилось осуществлять прорыв блокады».
В наградном листе о присвоении ордена Красного знамени указывается должность красноармейца Шипулина как «минер 17 Отдельного Инженерно-Аэродромного батальона». В документе значится, что он уже имел к тому времени две контузии. Описание первого подвига содержит следующий текст: «В качестве политического руководителя роты т. Шипулин был в боях трижды ранен. Своим личным примером воодушевлял бойцов-партизан на непримиримую борьбу с фашистскими захватчиками. В подразделении служит примером дисциплинированности и имеет хорошую успеваемость в боевой политической подготовке».
А вот, собственно, скупое описание подвига словами самого фронтовика: «В ночь с 4 на 5 мая 1944 года по команде «К бою!» я поднял свою вторую роту и повел в психическую атаку на врага. Кольцо блокады было прорвано». Добавим еще пару строк из другого представления к награде: «В этом бою политрук 2-ой роты был два раза ранен, а затем получил очень тяжелую контузию и остался на поле боя с погибшими партизанами». Немецким клещам не удалось сомкнуть наших. 5 мая с потерями партизанский батальон выбрался из окружения близ деревни Поперино. Партизаны увели с собой из оккупации 15 тысяч мирных жителей. В ходе прорыва и перелома военного положения убиты 8 тысяч солдат неприятеля, ранено 12 тысяч, подбили 59 танков и даже 2 самолета. Орден отечественной войны первой получен Елисеем Даниловичем за разгром немцев в городе Лепель как политрук.
Смерть и воскресение
5 мая 1944 года политрук Елисей Шипулин подобран на поле боя как убитый и похоронен в братской могиле. Случилось так, что село, где прорывал кольцо окружения отряд имени Пономаренко, оказалось у немцев. Фашисты пригнали народ наводить порядок. Женщина, которая тащила труп Шипулина в братскую могилу, почувствовала, что в теле есть жизненные признаки. Что она могла сделать? Все равно приказывали похоронить, так как немцы точно знали, что на поле боя добивали павших из пистолетов.
«Немцы закапывали как попало, - рассказывает о своей «могиле» воскресший, - глубина по грудь, сверху накидали не земли, а дерна. 6 мая эта женщина проснулась в два часа ночи, ей не удавалось забыть солдата, который дышал в ее руках. Рискуя жизнью, пришла к опушке леса, где была устроена могила, нашла тело, которое точно было живо. Сама потащила меня к себе на двор, спрятала в хлеву с коровой в сухом навозе. В сознание я пришел только на одиннадцатый день. Здесь в селе я находился полтора месяца до окончательного освобождения мест Советской армией. Женщина сразу сообщила командиру, дескать, такая ситуация. Нас, чудом выжившего и спасительницу, допросили, и меня отправили в город Полоцк».
Травма была так тяжела, что там на излечении Шипулин находился больше шести месяцев. Врачебная комиссия сказала, что воевать больше он не будет, но годен к нестроевой службе в тылу. Следующим местом его войны стал 205-ый Запасной Стрелковый полк. В 17-ом отделении инженерно-аэродромного батальона Шипулин служил до мая 1947 года.
Освободив родные места, партизанские формирования влились в силы Советской армии. Не случайно то, что именно отличившейся в боях смоленский партизан Михаил Егоров удостоился чести водрузить Знамя Победы над берлинский Рейхстаг.
Не могли мы не спросить о личности женщины, спасшей солдату жизнь. «Медсестра отряда имени Доватора Якушенко по мужу Королькова Нина Антоновна, виделся с ней в 1946-ом году. Затем на один из юбилеев я специально приезжал в Беларусь. Встретились, сидели в компании с двумя еще такими же санитарками четыре часа за столом – вспоминали годы войны. А позже приезжал навещать могилу, с командиром нашей роты Бурдыко возложили на ее могилу цветы. Примечательно, что рядом с ней располагается мемориал геройски погибшей девушки-партизанки. Как сказал корреспондент местной газеты, с которым мы приехали на мемориал в 1984 году, приезд «умершего» партизана на «место своего захоронения» был вторым. Ему известно была аналогичная история с партизаном Волковым. Его занесли в списки как погибшего, после войны нанесли его имя как и мое на постамент братской могилы».
Однолюб
Со своей будущей женой Лидией Елисей познакомился в сельской средней школе, куда они оба ходили. Светлые чувства возникли, когда он учился в девятом классе, а она – на год младше – в восьмом: «Начали встречаться, стали строить планы. Война разлучила нас надолго, на целых пять лет. После того, как партизанские соединения влились в Советскую армию, я продолжал служить, а когда освободили Велиж, то моя подруга, моя сестра и четырнадцатилетний брат, а все они дружили и поддерживали связь, вместе попросились на фронт. Добились, чтобы брата оформили сыном полка. Сестра отправилась в зенитный батальон – самолеты фашистские сбивать, а Лидия Ивановна стала начальником регулировочного пункта – выставляла столбы с указателями направлений движения войск.
Когда в 1946-ом я уверенный в своем выборе будущей спутницы жизни приехал домой, другая, младшая сестра, уже вернулась из эвакуации в Саратовской области. Первым делом она доложила, что подруга моя демобилизовалась и служит в той самой школе старшей пионервожатой. Утром побежал в школу к директору. Мне говорят, что Лидия ведет урок математики вместо заболевшего учителя. Наступает большая перемена, учителя возвращаются в учительскую каждый за свой столик, я сижу в уголке. Сразу она меня либо не заметила, либо не узнала просто. Директор стоит рядом со мной и подталкивает, мол, подходи. Она сильно опешила, не совсем понимала, пока я не назвал ее полным именем-отчеством. Сам представился, назвал себя, только тогда бросилась мне на шею. Директор ради такого случая отпускает ее с уроков к матери домой. Пока мы шли, я предложил свою руку и сердце и ее руку и сердце попросил. Как положено, я просил разрешения и благословения ее матери.
На второй день мы пошли в сельсовет и зарегистрировали наш брак. Свадьбу справили продуктами из скромного сержантского пайка. Я оставил ее у своей сестры в нашей деревне, а сам вернулся в Германию, где служил в составе Северной группы войск до мая 1947 года. Скоро нашу часть перевели в Минск, где мы монтировали аэродром. Офицеры в общем порядке перевезли с собой жен, а я – нет. Я пошел к начальнику со свидетельством о браке. Спрашиваю, как мне быть. «Вот тебе недельный отпуск. Отправляйся домой и привози жену в часть!» Так стали мы жить вместе почти через год. Я занимался строительством, а она поступила вольнонаемной в финансовую часть. Только тогда, можно сказать, появилась семья. Жили вместе с офицерами на колесах в вагончиках.
В 1947 году в Минске я подал заявление о направление на сверхсрочную службу сроком три года. Затем часть была переброшена в город Беломорск Карело-финской АССР на Белом море. На Севере Германии мы размонтировали два временных аэродрома, возведенных на болотистых местах. Мы же их раньше и собрали из поставленных американцами металлических конструкций. Теперь мы эти сборно-разборные плиты и сваи везли на эшелонах на Русский север. Вернее, мы не знали, куда движутся три наших эшелона, пока не увидели надпись «Бологое» из окна теплушки. В Беломорске монтировали аэродром заново. Установили все – подходы, стоянки, ангары. Приказ грузиться, и ехать опять не знамо куда. Через Украину приехали на точку в 40 километрах от ирано-турецкой границы. Степь, солончак, колючки, которые едят только верблюды. Здесь строили с нуля и из нового материала аэродром. Закладка фундамента взлетно-посадочной полосы – 4 метра в глубину. Арматура, металл и бетон. Затем рядом строили военный гарнизон для летного и технического состава. Вот после чего мы с женой оказались на станции Сумгаит с местом дислокации в бывшем кирпичном заводе. Жили в быстро смонтированных финских домиках до 28 июля 1950 года. Три года сверхсрочной службы проходили. Подал рапорт на увольнение, но начальник меня не пускал. Всего-то мое звание и было - старший сержант».
Следующая деталь в скупом рассказе фронтовика как нельзя лучше иллюстрирует суровые будни тех лет: «Когда шел на сверхсрочную, то нигде не сказал, что в партизанах я был политруком. Были еще в нашей партизанской зоне случаи, когда в политруков стреляли свои же. Тут уж стоит гадать, за жестокость это делалось, за унижение или по убеждениям каким-то. Наш отряд и наша рота была единомышленная и сплоченная. Командира роты даже вперед не пускали, берегли, мол, командуйте нами. Ну, и мы их жалели как своих детей».
Елисей Шипулин твердо решил пойти обычной, мирной и мирской стезей жизни: «Подполковник командир батальона Михайлов Иван Михайлович предложил мне дальше служить. Он обещал, что сразу мне присвоят офицерское звание старшего лейтенанта. Мол, документы быстро подготовим. Мы посоветовались с женой и приняли решение увольняться. Я являюсь на прием к Михайлову, снова слышу увещевания остаться, но говорю «нет». Ведь у нас родился маленький сын, подрос уже там в Сумгаите, бегает по части, по гарнизону за каждой машиной. Любил машины, однажды шофер его с собой взял в рейс, выполнил задание, домой привел».
Из Сумгаита в Клинцы
Время таких документов прошло, забавно читать характеристику, выданную на «члена КПСС с 1950 года, бывшего начальника технико-экономической лаборатории Ордена Трудового Красного Знамени треста №1 Минпромстроя Азербайжанской ССР»: «За 21 год своей деятельности т. Шипулин Е. Д. внес свой скромный вклад в общее дело строительства г. Сумгаит. Показал себя только с положительной стороны. Тов. Шипулин Е.Д. вырос до начальника технико-экономической лаборатории. Как коммунист служил примером в выполнении своего партийного и служебного долга. Систематически повышал свой идейно-политический уровень знаний, умело применял в работе и передавал их молодым строителям».
Другое письмо, какое показал нам старый партизан – поздравительный адрес к 50-летию со дня его рождения: «Годы напряженного труда снискали к Вам заслуженную любовь и уважение. Ваше трудолюбие, знание дела, большой опыт находят свое отражение не только во всеобщем уважении к Вам, но и в глубокой благодарности».
«Отдав полностью долг перед Отечеством, - продолжает пенсионер, - после я уже окончательно вернулся к гражданской жизни. Сумгаит считался молодежной комсомольской стройкой на Каспийском море. В 39 лет я закончил заочно строительный техникум. Сын там вырос и женился, устроился на первую работу учеником КИП и автоматики в субподрядную организацию. Строил электростанцию в Грузии наладчиком измерительных приборов. Жил там до 1977 года, пять лет после нашего отъезда».
Нет, совсем не позой и не гордостью звучат слова Елисея Даниловича: «Если бы ни Отечественная война, то я бы не строителем-плановиком был бы, а был бы в руководящих органах ЦК партии, в Совете Министров или Госплане».
Жизненная энергия или, как бы сказали философы, витальность никогда не покидали Шипулина. Совершенно ясно, что только благодаря его дару зажигательной проповеди партизанский отряд самым первым ринулся в психическую атаку, положив конец власти фашизма на родной земле. Редкостный дар влияния на других людей, вера в идею и себя.
Спрашиваем о том, почему для дальнейшей жизни он избрал именно Клинцы, а не, например, знакомые ему и почти родные Смоленск или Витебск.
«Мой друг по работе в выборах 1936 года, когда мы семиклассниками составляли списки избирателей, поехал и поступил в Новозыбков в сельскохозяйственный техникум и уехал из Велижа. – Поясняет ветеран. - Многие не помнят, что в те давние годы Клинцы входили в Западную область со столицей в Смоленске. Друг все годы вел со мной переписку, все мне рассказывал. Вообще, причиной отъезда из Азербайджана стал микроинфаркт, который случился у меня прямо за рабочим столом. Месяц лежал в больнице. Мой лечащий врач, имевший звание Заслуженного хирурга Азербайджана, прямо сказал, мол, нужно менять климат, если хочешь жить. В декабре-январе того года случилось уникальное природное явление – снега выпало шесть метров. Солдаты расчищали дорожки, чтобы выйти из дома. Тракторы подвозили хлеб. Летом – постоянно 40 градусов на солнце, 35 – в тени. Для сердца - это невозможно. Вышел после больницы на работу, возвращаюсь домой вечером. Прохожу мимо Бюро по обмену жилплощади. Заходу в вестибюль, уйма объявлений, сначала ни одного подходящего, а затем – Клинцы. Здесь то климат намного мягче. В этот же день созвонились и все решили. 21 сентября 1972 года я уже вселился в дом № 24 по пр. Ленина, в нем тогда жили местные руководители. В одном подъезде - на третьем этаже жил – П. Гомулин, на втором – А. Данченко, а на четвертом – я.
В 1977-ом в семье Шипулиных произошло трагическое событие. В автокатастрофе супруги потеряли дочь. Она после окончания Ейского педагогического училища работала учителем физкультуры в Средней школе № 6. Особенно прискорбно было то, что авария произошла накануне готовящейся свадьбы. Машина сбила ее за 10 дней до намеченной даты: «Во всем наряде невесты положили ее в гроб. Супруга особенно близко приняла к сердцу. До 1993 года здоровье ухудшалось, и ее парализовало. Умерла в 1995-ом. Вот 6 августа уже 19 лет я как вдовец. Предлагали мне, подыскивали без моего ведома спутницу жизни, но я на отрез – мне не надо других».
Секреты долголетия
«Курить я бросил совсем в Сумгаите, работая в плановом отделе Жилстроя. – рассказывает Елисей Данилович, опираясь на палку. - Но и в годы войны я в основном не курил. Начал было, когда мы уезжали в засаду под город Полоцк. Засада устанавливалась дежурить на месяц – от леса до большого села полтора километра. Часть населения угнали в Полоцк, а часть – смогла добраться к нам в партизанскую зону. Уходили и зарывали, какие были ценности в землю на огородах. Это был 1943-го года февраль месяц. Ценности те – картошка, одежда, мясо, если было. Немцы не могли этого не знать, и часто раскапывали эти склады. Мы только сменили первую роту, отбывшую месяц своего дежурства. Немцы задумали хорошо поживиться, приехало около 100 человек на обозах. Начали долбить и копать. Мы открыли бой. Лошади, впряженные в сани, испугались и начали убегать. У нас было лучшее оружие, чем у немцев – ротные минометы, пулеметы, мы отбили эти огороды, потом под охраной крестьяне ходили ночью сами раскапывали и доставали, что нужно. Так вот, говорю это к тому, что первым «табаком» у меня были ольховые и березовые листья, самокрутками из которых мы коротали время в долгих засадах. Все так делали, стал и я. Но мне не понравилось, и я перестал. В день 23 февраля 1943 года мы стояли в обороне через озеро шириной около километра, с одного берега – мы, с другого – немцы. И в ходе этой операции к нам попали большие трофеи, в том числе и разнообразный табак. Схватил сигару, какие посылали из Германии высоким чинам, так чуть не задохнулся, сильно крепкие, не скажу, чтобы много курил и немецких сигарет. Я же политрук, мне нельзя показывать дурной пример. Потому и мою бригаду всегда уважали.
В Азербайджане, где я работал с 1950 по 1972 – алкоголя было очень много – всевозможные вина, коньяки местного производства. Можно было купаться, текло рекой. Строительное управление наше работало очень успешно, постоянно получали квартальные и годовые премии. Занимали места во Всесоюзном соцсоревновании, получали переходящее Красное знамя ВЦСПС. То и дело отмечали успехи и премирование в ресторане, я всегда держался в норме на любом банкете. Дольше как 200 грамм не выпивал ни разу в жизни».
Мы разговаривали с Елисеем Даниловичем на следующий день после шумного праздника ВДВ, и он говорит: «Вчера меня приходил навестить мой приятель – солдат-десантник Шевкунов Иван Васильевич. Я его угостил – 150 грамм, а сам – «Затишенскую» минеральную употребляю. На 9 мая чисто символически раз в году поднимаю фронтовую стопку».
Спрашиваем о других секретах долголетия, в советское время, наверняка начальник средней руки по бесплатным путевкам работники часто отдыхал на курортах.
«Почти все годы работы, сначала в Сумгаите, а затем в клинцовском Стройтресте, я был председателем профсоюзного комитета. – Рассказывает Е. Шипулин. - Постоянный общественный корреспондент. Все время имел дело с газетными публикациями и прочей корреспонденцией – в партизанском отряде выпускали газету, в стройуправлении – тоже. Путевки распределял честно и добросовестно, согласно врачебным рекомендациям – кому-то – на Минводы, кому-то – на лечебные грязи. Себе – что оставалось, за тридцать с лишним лет на этих постах я был 15 раз в санаториях. 5 раз в Кисловодске, 2 раза в Сочи, здесь особенно при моем остеохондрозе помогли мне мацестинские ванны. Болезни сосудов ног двадцать лет не чувствовал. В Казани лечился от сердечно-сосудистых заболеваний, в Львовской области лечился местной целебной жидкостью, называемой нафтусий. Выгонял из правой почти камни, очень действенное средство. Чистые почки, больше камни не зарождались. Сейчас соблюдаю диету – не ем жареного, копченого – жареной рыбы, из колбасы – только «Докторскую». Не перегружаю желудок, а так - все как обычно – первое, второе и третье. Супруге доставал путевки не из выделенных моей организации, а у товарищей из соседних профсоюзных управлений. Я все время перевыполнял план профсоюзных взносов. Относился к этому делу не с ветерком, покупал чистый гроссбух, все члены – записаны, бухгалтерия заносит зарплату, два процента – обязательно».
В квартире с ветераном живет его сын с семьей, поодаль дома находится скромный гараж: «У меня было два бесплатных «Запорожца», ездил сам на дачу. Потом «Ока» одиннадцать лет, когда пришла в негодность, поржавела, деталей нет – помогли свезти в металлолом, получил 600 рублей за вес. Сейчас бесплатных машин нет, указ президента не действует, средства в бюджет не закладываются. Пришлось вместе с сыном купить «Жигули»-девятку, он на ней как раз с внуком на дачу поехал».
Улица имени Шипулина
6 мая 2014 года Елисеем Даниловичем было получено письмо: «В настоящее время в музее государственного учреждения образования «Плинская средняя школа Ушачского района» оформлен уголок, посвященный Вашей деятельности на территории нашего района», - очень важно, что подвиги не остаются без внимания. Но еще более впечатляет следующий абзац, - По вопросу названия в Вашу честь одной из улиц г.п. Ушачи поясняем следующее. При закладке новой улицы в городском поселке на заседание районного Совета депутатов будет вынесено предложение о присвоении ей Вашего имени». В Беларуси, как и у нас в Клинцах соберутся местные депутаты и назовут улицу не «Вишневой» или «Абрикосовой», а «Имени Е.Д. Шипулина». Главное, чтобы поселившиеся на ней знали, что за человек был этот Шипулин, и что он сделал для того, чтобы они жили под мирным небом.
Еще примечательный выглядит то обстоятельство, что белорусы считают своим долгом позаботиться и о том, чтобы на фасаде того самого доме по ул. Гагарина в Клинцах, где мы более двух часов безостановочно беседовали с Елисеем Даниловичем, была установлена мемориальная доска. По просьбе ушачского совета ветеранов в очередной раз Шипулину пришлось описывать суть своего подвига, так как муниципалитет Ушачи будет обращаться об этом к клинцовской власти.
Последнее время старый партизан вообще много пишет. Свои мысли и чувства Елисей Данилович излагает на бумаге в виде стихотворений. В первом из прочитанных нами текстов – маршал Жуков уподобляется великому Кутузову, который гнал французов, как после Жуков – немцев. Приводим выборочно:
«Бежал немец на запад без оглядки,
А мы, партизаны, наступали ему на пятки.
Враг не жалел на нас свинец,
А мы всегда стояли насмерть и победили наконец.
Память о сражении нашем не забудется никогда,
Будет передаваться молодежи через года».
В втором стихе, озаглавленном «Ода живому партизану», он берет за образец пушкинский «Памятник», но у Шипулина строчка «я памятник себе воздвиг нерукотворный» обретает не тот смысл, что имелся у Пушкина, у которого его наследие и есть памятник, а другое значение – человек увидел начертание своего собственного имени на могильной плите:
«Вступил я в бой с врагом со всеми рядом
И был сражен я вражеским снарядом».
«Пока жив, я взял на себя долг рассказывать о войне всюду и везде, приглашали даже к самым маленьким гражданам – в детский садик № 17, - говорил ветеран. – Не знаю, сколько проживу, но до ста лет есть вполне конкретные планы». Думаем, что младенцам не столь важны произносимые слова, сколь останется памятен сам образ орденоносца, его присутствие - есть большой дар. Ведь выцветшими глазами старика смотрит на нас прошлое, война, а быть может, сама вечность.
Г. Калашников