Несомненно, самым крупным литератором, жившим в наших местах и прославивших их, является Анатолий Федорович Землянский (1923 – 1995), издавший 11 поэтических и 9 книг прозы.Держишь в руках красную потрепанную книжку «Пульс памяти». в картонном переплете с летящим аистом на обложке, вчитываешься в строки, проникаешь в глубь стиля повествования и пытаешься обрести для себя образ писателя-земляка…
Бесстрашие в вольных отступлениях, пластичность в диалогах, по-хорошему «сырая» манера подачи текста. На что похоже? Брутальной философичностью – на кумира шестидесятников (к ним Землянского нужно приписать полностью и без остатка) Э. Хемингуэя. Образный ряд произведения сходен с «Портретом художника в молодости» ирландца Дж. Джойса - с вышеупомянутым бесстрашием в число героев, через которых «пишется» портрет отца, попадает православный священник (образ отнюдь не карикатурный, а этакий «Харон – перевозчик душ через Лету» соединяющий миры живых и мертвых – совершенная диковинка в советской литературе).
Диалог сына-повествователя в «Пульсе памяти» со священником занимает добрых десять страниц – говорят о природе времени и человека. Это место, как и ряд других, напоминают джазовую импровизацию (вот, уж не известно, насколько объект нашего исследования знал и увлекался музыкой), когда «тема» виртуозно варьируется то одним, то другим инструментом.
Проза А. Землянского – не лапидарна как, например, творения другого нашего земляка Л. Добычина, она – текуча, но не многословна, она - медленна, но не скучна, она – тонка, но не высокомерна. Как писатель Землянский имеет свое лицо – ясное и задумчивое, имеет и свою нишу в уходящем в небытие пантеоне советских литераторов, - где-то между К. Паустовским и В. Некрасовым (вернее, за их спинами, так как располагается в том положении, что называется «второй ряд»). Насколько он был советским, а не просто писателем – покажет время, в котором сохраняются лишь самые чистые и дистиллированные смыслы (увы, «Поиск потерянного времени» нашего земляка несет очень сильный отпечаток не «всечеловека», а «homo soveticusа»).
Начали мы нашу статью именно с книги, где касательно и вскользь упоминается о родных местах писателя. Ученый и краевед Б. Петров, лично знавший А. Землянского, по этому поводу говорит: «Напрямую о Брянщине он пишет мало, ему тесно в рамках одного района». В «Пульсе памяти» (наверное, единственная сколько-нибудь автобиографическая вещь) есть такие детали как: «От сельсовета до нашей хаты десять минут торопливого хода» или «Далеко, вверх и вниз, была видна наша Росница (очень похоже на ТуРосна – авт.) спокойная и немая, местами такая узкая, что можно с разгону и перепрыгнуть ее» (в повести «После града» действие происходит в месте под названием Калиницы, чем не Клинцы?). Много рассказывая об отце, повествователь наделяет его чертами реального прототипа, он - сельский активист, хороший друг, защитник слабых. Не смог бы человек, в действительности не любивший и не уважавший своего отца, так умело складывать вымышленный образ. Живой и победивший сын ищет убитого (и… побежденного – при разговоре о сколько-нибудь крупном таланте никак нельзя без фрейдовских аллюзий).
Совсем не в рамках советской литературы можно сделать еще одну отсылку и упомянуть еще один художественный ориентир – помещик и словесник Иван Бороздна. Известно точно, что в библиотеке самого А. Землянского (воспоминания Б. Петрова) имелись книги, доставшиеся «по наследству» от Бороздны. Не можем не привести еще одной цитаты из «Пульс памяти»: «У нас в доме в тот же вечер появилась на столе с золотым теснением книга. Это был редкий экземпляр «Плутарх для юношества». В картонном чемодане уезжавший из родного дома юноша вез старинные книги из библиотеки «поэта круга Мерзлякова» (определение того же Б. Петрова).
Родился человек Анатолий Землянский в селе Туросна в 1923 году, а поэт Анатолий Землянский родился на войне, как писал сам «принял там крещение». Но до войны успел окончить школу, поступить в Воронежский электрорадиотехникум. Как недостигший призывного возраста в составе отрядом трудового фронта копал противотанковые рвы. На фронт ринулся добровольцем, но как «пушечное мясо» при первой атаке не пал. Дар слова Анатолий Федорович имел большой, но можно ли сказать, что не сотрясал воздух языком, что не плодил вторичностей и на бумаге? Что крупная личность он только в масштабе Брянщины, а на литературном поле России – безымянный солдат?
Стал курсантом полковой школы, заместителем политрука. Ярких подвигов не совершал, но награжден медалями. Служение и непосредственное дыхание русской речи сделали нашего земляка лингвистом. А. Землянский, вернувшись с фронта, поступает в Военный институт иностранных языков. Но не суждено было ему стать переводчиком, например, при дипломатической миссии. В воинском звании он практически всю жизнь проработал редактором издательства «Воениздат» (писатель В. Маканин, сам работавший литературным редактором, говорил о такой вещи как «книги редакторов», в случае с А. Землянским это верно. Если бы не все сочиненное им печаталось, то он бы, кажется, еще вырос как литератор).
В 1947 году в газете Северной группы войск «Знамя победы» в рамках проводимого конкурса публикуется первый рассказ А. Землянского, и… становится победителем. Эта победа дала ему путевку в знаменитый Литературный институт им. Горького (закончил ровно через пять лет – в 1952-ом).
В XX веке принято определяться – либо ты поэт, либо прозаик, время универсалов вроде Пушкина или другого нашего земляка А.К. Толстого – прошли. Этого определенно не хотел признавать А. Землянский. Стихи его не отличаются филигранной просодией, а проза абсолютным психологизмом, все его совокупное творчество – это ориентированные на тургеневские «Стихотворения в прозе» вирши (в хорошем смысле этого слова от латинского «versia» - высказывание). Не случайно главным жанром для А. Землянского стал жанр поэмы (он всегда претендовал на эпичность, его нельзя назвать последователем Е. Баратынского, каковым считал себя И. Бродский, мол, «Мой дар убог, и голос мой не громок»).
Не будет лишним по этому поводу привести цитату из Б. Петрова: «Излюбленный жанр А. Землянского – поэма. Им написаны: «Прощание у звезд» (лирико-фантастическая поэма), «Семь смертей ради жизни (Большовы)» (поэма о защитниках отечества), «Небо над глазами», «Обнимаю памятью» (лирическая поэма в сонетных венках), «Поэма о земном», другие поэмы. Любителям эпического жанра (на скудном советском книжном рынке – всегда «и рак – рыба» - авт.) пришлись по душе искренность, эмоциональность, драматизм его поэтического языка, свежесть образных красок, глубокое раскрытие внутреннего мира героев, переплетения их судеб, строгое отношение ко времени и себе». В принципе все вышесказанное – общие слова, 90 % из написанного и издаваемого – полнейшая и не имеющая твердого осадка «вода». Современники хвалили А. Землянского, поэт первых пятилеток, престарелый С. Щипачев назвал его творение «В том сорок первом» (1971) «большой творческой удачей», увы, соцреализм как явление искусства представлял собой не что иное, как долгое хождение по кругу. Из круга тем и зацикленности стиля могли вырваться лишь единицы. Не скажем, что таковым являлся наш земляк, но на пороге прорыва в вечность он все время стоял. Не считаем нужным приводить довольно расхожие и лишенные оригинальности названия его книг. В аннотации к «После дождя» пишется: «В повестях и рассказах — сложные жизненные ситуации, взволнованные строки о мужестве, о силе и красоте чувства, искренняя вера в человека, прошедшего через многие испытания, оптимистическая влюбленность в этого человека».
О, чудесные поэтические 60-ые! В 1962-ом к большому читателю А. Землянский выходит с поэмой «Искры из камня» (другое под-название «Алая гвоздика»), напечатанное в столичном, отличавшемся «неформальностью» издательстве «Молодая гвардия». Тогда же, вдогонку выходят дуплетом два сборника рассказов «Струны чистого звона» и «Майское эхо».
Забавно читать реферат, написанный клинцовской школьницей, где упоминается как общий тираж книг А. Землянского 77 000 штук. Ни один из 11 поэтических сборников не расходился числом менее 18 тысяч экземпляров. Такие времена были, самой читающей нацией называли. К вышеприведенной цифре точно нужно приписать еще один нолик. Т.е. более полумиллиона книг и книжечек нашего земляка нашли себе адресата по всем уголкам тогдашнего «Союза нерушимого».
Книжечка коротких повестей «Выстрелы на поляне» (1965) на внутренней стороне обложки содержит краткую биографию и фотографию молодого писателя – А. Землянский изображен в профиль. Гимнастерка, капитанские погоны, точеный профиль, длинные ресницы – он во всех возрастах был очень фотогеничен, подбородок оперся на запястье, задумчивый взгляд устремлен в даль.
Нестандартно пишет, самое начало заглавной повести рисует сцену, когда два фронтовика рассматривают памятную, пробитую выстрелами фотографию женщины: «Пробоина в правой, глянцево-пухленькой девичьей щечке (…), маленькое круглое отверстие поселилось в светлом, взбитом локоне над ухом». Это интрига, которую предлагается читателю распутать, так как сразу же обозначалось, что в выстрелы в фотографию делали не кто-либо иной, а они сами. Когда, зачем, при каких обстоятельствах? И литературный прием – реминисценция – отсылка к прошлому, как и в романе «Пульс памяти», который он по утверждению Б. Петрова писал 20 лет.
Возьмем в руки книжечку «Непокой», изданную «Советской Россией» в 1972 году. На форзаце – А. Землянский в кителе. Аннотация говорит: «…Все дано в своеобразных художественных решениях, в сборник входят произведения разных жанров». Начинает книгу «Сыновнее слово» - большое стихотворение в прозе: «Вспомни ка… Роща ли на таком знакомом с детства взгорке, что вспоминается тебе и в радости и в горе; Оазисная ли таинственность речного островка в июньской рани, каждый раз открываемого тобой как необитаемость…».
Совсем неинтересно, пусть простят нас их ближние, разбирать стихи М. Атаманенко, А. Мехедова или В. Селезнева (талант их - без двойного дна). У А. Землянского – всегда два измерения, всегда грань – прошлое и настоящее, частный человек и целый народ, родина малая и большая. Непокой – очень точное слово, автор всегда в напряженной пульсации, в пристальном созерцании, даже возбужденном экстазе. Часто сложные и нетривиальные метафоры – инвалиды, например, у него Архимеды: «костыль - рычаг, чтоб что-то (между строк – Землю – авт.) изменить», или вот картина: «Твой ребенок, сосущий пробитую грудь». Строчки: «Сердцу бог – вольный ветер», «Каменоломни кличут нас – свои, в себя», «У Вечности тяжеловатый взгляд». Часть книги, озаглавленная «Бедовые губы» содержат, стихи философо-лирического характера, во многом напоминающие Ф. Тютчева. Приведем вещь, состоящую из одного четверостишия:
«Любовь противоречием проста,
И свет и тень ее рисуют ровно:
Она чиста? Но тем же и греховна.
Она… греховна? Да. И тем… чиста».
Объем написанного почти за полвека – очень велик. Уровень творений – ровный, неожиданных поступков и сенсационный признаний поэт не совершал. Перестройка, кажется, не внесла ничего кардинально нового. А. Землянский держался за прежние темы – красота природы, высота духа человека. Умер он 21 мая 1995 года в одной из московских больниц. Б. Петров со слов очевидцев приводит такую картину: медсестра зовет больных на обед, А. Землянский отрывает глаза от тетрадки и говорит соседу, мол, сейчас пойдем, только допишу строчку. Откладывает в сторону бумагу и перо и… засыпает последним сном.
«Все иду, иду упрямо
К сути, к сути жизни,
К сути перепутий,
К постиженью
Доброго и злого,
Будущего и былого».
Г. Калашников