400-летию подвига И. Сусанина посвящается
Подготовил 16 марта 2012г. для опубликования Соколов Валерий. г.Кострома моб. 89611273521
СМУТНЫЕ ГОДЫ. СУСАНИН ИВАН.
В распоряжение редакции газеты попала подшивка старых журналов «Родина» более чем вековой давности, а точнее, за 1890 год.
При просмотре журнала наметанный глаз костромича непременно с чувством гордости за родной город отметит, что в столь далекие времена редакция еженедельного иллюстрированного журнала для семейного чтения, находящаяся в Санкт-Петербурге на Невском проспекте, д. 74, не обделяла вниманием наши края.
Здесь на изображениях с гравюр можно увидеть Ипатьевский монастырь с Иоанно-Богословским приходом и церковь в селе Коробово Костромской губернии. А также нашу «Сусаньевскую площадь» (здесь вкралась ошибка – наборщик и ответственный редактор были явно не из костромичей) с памятником Ивану Сусанину.
Наибольший интерес представляют даже не эти иллюстрации, а печатающееся с продолжением из номера в номер историческое произведение А.А.Соколова «Сожжение разрядных книг», которое пестрит нашими местными названиями: село Домнино, село Исупово, село Селище, деревня Деревеньки, Кострома, Галич, Солигалич, Буй, Чухлома, Костромской Богоявленский монастырь, Желтоводский монастырь, Железноборовский монастырь и другие
Знающий читатель поймет, что речь здесь идет о царе Михаиле Федоровиче Романове, правившем Россией с 1613 по 1645 годы, и слуге его Иване Осиповиче Сусанине.
Примечательно, что печаталось все это не к знаменательной дате – 300-летию Дома Романовых, а за 23 года до нее, то есть для просвещения читающего народа, приобщения его к истории государства Российского. Какой же информацией владели тогда наши деды и прадеды?
И В А Н С У С А Н И Н
«Сожжение разрядных книг»
(Историческая хроника – роман конца ХУ1 и начала ХУП столетия)
Автрор Александр Алексеевич Соколов (1840-1913) «Родина» 1890 №№ 23 – 30
Часть 1
МИХАИЛ РОМАНОВ
Прежде чем Михаил Федорович Романов вступил на престол, прежде чем под его скипетром успокоилась изстрадавшаяся Русь, он и она пережили еще много и много тяжелых невзгод.
Михаил Федорович Романов с дней своего младенчества подвергался сильным гонениям. Когда ему было только шесть лет, его, по повелению царя Бориса Годунова, отторгли от деда и матери. Отец его, Федор Никитич, как знают читатели, был обвинен в колдовстве безвинно, сослан и насильно пострижен в монашество, под именем Филарета, а супругу его постригли под именем Марфа. Оба молодые, красивые, любящие супруга были разлучены и лишены своего детища.
Михаила Борис отдал на попечение дяди его, князя Бориса Черкасского, который тоже томился в ссылке на Белозере. Князь Черкасский женат был на сестре Федора Никитича.
Черкасский томился в ссылке недолго и умер в 1602 году. Тогда Михаилу Федоровичу позволено было жить у своей тетки, вдовы князя Черкасского, княгини Марфы Никитичны. Им отвели для жительства одну из отобранных на государя вотчин Романовых в Юрьевском уезде. Михаил жил в селе Клин, к нему приставлен был пристав Давид Жеребцов.
Когда появился названный царь Димитрий, когда умер скоропостижно Борис, участь Романовых была облегчена. Им возвращено было их богатство и свобода, но, постриженные в монашество, ни Филарет, ни Марфа, уже не могли составить одной семьи. Михаил был возвращен матери и проживал с нею то в селе Домнино, то в Москве. В 1610 году, при осаде и захвате поляками Москвы, Романовы: сын и дочь, проживали в Москве и вместе с другими боярами сделались пленниками поляков.
В это время на Москве, присягавшей то ворам, то избираемым государям, уже переходило из уст в уста желание избрать на царство отрока Михаила, дабы положить конец смуте. Филарет Никитич не только не прочь был упрочить род свой на просторе, но даже вел энергично это дело.
Враги его, поляки, воспользовались случаем и отправили его, в числе других послов, под Смоленск к Сигизмунду, просить на царство королевича Владислава. Послы были задержаны как пленники.
Поляки предполагали, что избавившись от Филарета, избавились и от мысли, уже засевшей в умах и сердцах русских людей, об избрании царя из среды боярской, но ошиблись. Эта мысль была жива. Ее поддерживали, к тому же и сами поляки. В лице своего упорного короля Сигизмунда, который, видя отечество наше поверженным в анархию, решил Владислава на царство не отпускать, анархию развивать, довести Русь до окончательного разорения и затем присоединить ее к Польше.
Таковой мысли Сигизмунда не удалось проявиться на деле. Русь, призванная к знаменам Мининым и ведомая под этими знаменами Пожарским, наконец, одолела врагов и на земском соборе избрали Михаила на царство.
Но прежде чем это случилось, Михаил протомился в «плену московском» почти два года, где наравне с другими испытывал «страшную голодуху».
Только в октябре 1612 года, когда Пожарский вошел в Кремль, Михаил с матерью своею инокинею Марфой Ивановной, отбыл из Москвы в свое родовое имение, в свою Домнинскую отчизну, лежащую недалеко от Ипатьевского монастыря в Костроме.
Некоторое время прожили сын и мать в Ипатьевском монастыре, а затем переселились в село Домнино.
Ипатьевский монастырь лежит на правом берегу реки Костромы, близ впадения ее в Волгу, в юго-восточном углу обширной туманности на луговой стороне. Вид обители чрезвычайно красив, а в весеннее водоразлитие представляет собой плавучую крепость.
Ипатьевский монастырь знаменит в истории нашего отечества не своими богатствами и святынями, а тем, что сюда в 1613 году явилось посольство из Москвы с челобитьем к Михаилу Федоровичу, зовя его на царство.
Судьба иногда удивительно устраивает многое и многое в мире, Борис Годунов, главным образом, воздвиг гонение против дома Романовых. Он не даром боялся силы и обаяния этого незапятнанного рода. Еще ребенком, Михаил уже пугал «царское» воображение Бориса, Борис словно видел восходящую звезду Михаила.
И вот, гонимый младенец, мучимый отрок и терзаемый юноша, принимает царство в том самом монастыре, который основал родоначальник Годуновых, знаменитый вельможа Золотой орды татарский князь Чет.
Это случилось в 1330 году.
Предание говорит, что Чет плывши Волгою, остановился близ места, где река Кострома изливается в Волгу. Здесь он видел чудесное явление иконы Божией Матери, с предстоящим Апостолом Филиппом и священномучеником Ипатием Гангрским. Это чудо
расположило татарина к христианству. Прибыв в Москву, он получил св. крещение с именем Захария и, благосклонно принятый великим князем Иоанном Даниловичем Калитою, первым московским великим князем, навсегда остался жить в России, а на месте явления основал монастырь.
От Захария произошли многие знаменитые боярские роды, как Сабуровы, Пешковы, Веньяминовы и Годуновы. Все они принимали живое участие в устроении обители.
Ипатьевский монастырь, незадолго до прибытия в него Михаила Романова, освободился от поляков.
С весны 1609 года Ипатьевский монастырь находился в осадном состоянии. Еще в 1608 году, декабря 29-го, пан Лисовский, с ляхами и приверженцами Тушинского вора, заняли Кострому. Хотя Лисовский в январе 1609 года ушел из Костромы в Галич, но в Костроме осталась большая литовская сила с тремя проломными пушками и полным сороковым нарядом. В первых числах марта войско патриотов из северной России подошло к Костроме.
Не имеем подробных сведений, как в то время избавилась Кострома от поляков, кроме того, что они отсюда удалились в Ипатьевский монастырь Кострому же сожгли и некоторых из жителей умертвили, в том числе не пощадили и самих иноков.К июню патриотов собралось еще более и Лисовский нагорной стороной поспешил из-под Юрьевца подать помощь сообщникам, стесненным в Ипатьевском монастыре, и стал лагерем в Новоселках – ныне село Селище – из-за отсутствия лодок переправиться через Волгу, не только остался, как и у Юрьевца, праздным зрителем истребления своих левретов, но и сам потерпел немалое поражение из большого наряда, расположенного в Костроме. Предводитель патриотов воевода Жеребцов, 11 июня перешел реку Кострому, там из наряду стрелял по неприятельским домам, выбил из станов, раскинутых на правом берегу реки Костромы, и побил много людей и лошадей, хотя приверженцы Тушинского со времени приближения Лисовского, сражались на смерть, делая день и ночь из Ипатьевского монастыря отчаянные вылазки, но принуждены были сдаться в плен патриотам.
И В А Н С У С А Н И Н
Близ села Домнина, вотчины Романовых, верстах в двух, много в трех, лежала деревня «Деревеньки».
В этой «Деревеньки» жил в это время старик-крестьянин Иван Сусанин, который состоял старостой у Романовых.
Сусанин часто бывал в Москве, привозя деревенские запасы своим боярам.
Верный слуга, испытанной честности человек, был весьма любим боярами и в последний раз был в Москве как раз в то время, когда по приказанию Бориса Годунова, Романовых, арестованных за лжеколдовство и лжеумышление против царя и его семейства, лишили боярства, имения и приговорили кого к ссылке, кого к пострижению.
Отчины Романовские были отписаны от государя и возвращены Романовым при названном царе Димитрии.
Отчины эти составляли теперь собственность единственного сына Романовых, малолетнего Михаила (ему шел 15-й год), так как отец его и мать, принадлежа к монашеству, никакого имущества иметь не могли.
С восстановлением прав Романова на прадедовских наследиях, Иван Сусанин вновь был облечен боярским доверием, вновь был сделан старостой. Сусанину было около семидесяти лет. Рослый, дюжий, красивый старик, любил своих бояр, как только любили в старые времена, предан им был той преданностью, которая теперь почти не встречается.
В самый день рождения Михаила Федоровича Сусанин приехал с возами всевозможной провизии на Москву.
Его допустили до горницы.
Федор Никитич (впоследствии Филарет) вынес к старику своего первенца и наследника и сказал:
- Ну, старина, ты как раз кстати наехал. Изобилие плодов земных, тобою привезенных моему первенцу, изобилие и пророчат.
- Пошли Господи, боярин, пошли Господи.
И старик Сусанин поклонился в землю.
- Ну-ка, полюбуйся на первенца-то… Эвона, какой крепыш уродился…
- В батюшку с матушкой, - ответил Сусанин. – Слава тебе Господи, и красивы, и здоровы…
- Ты люби его, старина, как нас любишь.
- Батюшка-боярин, да как же инако и быть может.
- Служи ему!
- До конца жизни буду служить, боярин. Дай Бог и голову сложить за него, коли ежели нужда будет.
- Ну, авось, никто как бог, головы твоей, старина, и не понадобится…
- К слову, боярин, и я говорю. Ты говоришь: люби и служи, а я тебе на это, что любить и теперь люблю, служить и теперь служу, а коли ежели говорю, что – храни Господи всяким-то я голову седую за него положу.
Федор Никитич обнял старика.
- Верю тебе, Сусанин, твоя служба испытана. Вернешься, радость нашу объяви отчине, в Ипатьевский монастырь заезжай, отцу игумену поклон свези, скажи, что мой боярин просил молебен отпеть.
- Слушаю, батюшка Федор Никитич.
- Да сам у нас на Москве поживи. Вот боляриня на девятый день встанет, ей покажись…
- Как, поправляется боляриня-то?
- Ништо… Что дальше будет… Повитуху-то к ней сам государь прислал. Государыня, дай Бог ей здоровья, что ни день справлялась, что, мол, да как, мол.
- Ну, да как не справляться, - гордо сказал Сусанин. – Романовы всем боярам бояре.
- Ну, ну, полно, старина, - сказал улыбнувшись Федор Никитич и добавил:
- Иди, отдохни с дороги, а там придем, я тебя чаркой зеленого вина пожалую.
Сусанин поцеловал руку боярина; еще раз взглянул на младенца Михаила и, сказав: «расти, Господь с тобой», вышел из горницы.
Много с этого момента пережил Михаил Федорович, не видав почти ни одного красного денька в своей жизни. И ребенком он был страдалец, и отроком был страдалец, и юным дням его ничто не улыбалось.
Напротив, ему «грозили царским венцом».
Говорю «грозили», ибо юного Михаила прочили на царство в такую смутную годину, что венец царский можно было считать скорее грозой, нежели милостью неба.
По выходе из «плена московского» Михаил с матерью, как уже знает читатель, переехал в Домнино.
Сюда явился первым опять все тот же Сусанин, верный испытанный слуга. Инокиня Марфа Ивановна позвала его к себе в горницу, напоминавшую келью монастырскую.
Иван, прошение у меня к тебе будет, - сказала она.
- Приказывай, борыня.
- Ну, какая же я боярыня…
- Приказывай, матушка, - поправился Сусанин.
- Присядь, Иванушка…
- Постою, Марфа Ивановна.
- Да ведь в ногах правды нет, Иванушка.
- Доподлинно так, Марфа Ивановна.
- Ну так и садись, потому как разговор промеж нас долгий пойдет.
Сусанин присел.
- Ведомо тебе, Иванушка, все, что на нашей Руси творится…
Сусанин вздохнул.
- Ведомо, ох ведомо.
- И окончится ли все добром, никто не знает…
- В руце божией, матушка. Только ровно бы Господь Бог гнев на милость перелагает.
- Так, Иванушка, так, да мы то грешные Божьим милосердием воспользоваться не сумеем и опять Его нашей гордыней и мятежным суесловием и властолюбием прогневим…
- Да будет уж, матушка, и посуесловили, и помятежничали и власти поискали.
- А все еще мало… Ну, да там как Богу угодно. А вот что, Иванушка. Семье нашей новое горе грозит.
Сусанин привскочил.
- Какое горе, матушка?
- Горше всех горестей, что мы пережили…и-и-и горше. На этих днях вместе с Михайлой В Желтоводский монастырь пойду, преподобному Макарию Желтоводскому горе свое поведаю, заступления просить буду…
- Да что, матушка, прилучилося?
- Гроза, Иванушка, идет на головушку Михайлы… Чай, слышал, что его, моего бедняжку, в цари прочат?
- Давно слухом земля полнится.
- Так нешто же не гроза, Иванушка?
Милость Божья, матушка, а не гроза. Народ зовет, а голос народа Божий голос.
- Пусть так, а ты все же поезжай на Москву к Шереметеву князю. Мой поклон ему скажешь и грамотку вручишь. Пишу я ему и слезно его умоляю постоять за то на земском соборе, чтобы мимо Михаила прошла чаша венца государского…
Грамотку, матушка, свезу, поклон скажу, но тебе слово молвлю: - «Не гожа твоя просьба, и-и-и, не гожа. Тут коли ежели избрание на него падет – воля Божья скажется…
- Боязно, страшно…
- Страшен сон, да милостив Бог, государыня, - сказал Сусанин.
- Какая государыня…
- Виноват, матушка, обмолвился, но видно моя обмолвка не задарма сделана. Земля гласу матери внимать не будет, земля гласу Бога повинуется. Так-то…
И Сусанин встав, сказал:
- Давай грамотку, погоню на Москву, а только еще раз усоветую, - не слать такой грамоты.
- Не перечь, Иванушка.
- Не перечу, Марфа Ивановна, а…
Инокиня Марфа протянула руку. Сусанин облобызал руку будущей государыне.
ИВАН СУСАНИН
Сусанин прибыл в Москву к Шереметеву с грамоткой. У Шереметева шел пир.
- Пора пиров наступила,- говорил Шереметев своим гостям, в числе которых были и Пожарский, и Минин, представители войска и земщины. Когда слуга доложил Шереметеву, что прибыл посланец от инокини Марфы, Шереметев воскликнул:
- Первый посол от нового государя и от матушки – государыни!
Шереметев сам пошёл на встречу Сусанину и ввел его в богатую хоромину, где шел пир. При входе Сусанина, пировавшие бояре поднялись со своих мест, что несказанно изумило доброго старика Иванушку.
Шереметев прочитал грамотку и сказал:
- Ну, Сусанин, грамотка запоздала.
- Как запоздала, боярин?.Спешил в езде, животов не жалел.
- И всё же запоздал. В грамотке инокиня Марфа слёзно молит попрепятствовать избранию на царство её птенчика, её Михайлушку, но волею Божиею и всего народа русского вчера избран на царство Михаил Феодорович Романов, и теперь уже снаряжается посольство возвестить ему об этом и государыне – царице, да благословит сына на царство.
Сусанин зарыдал и упал на колени.
- Поезжай обратно, грамотку я изготовлю. Берегите юного царя, как зеницу ока. Не жалейте животов своих для него, в нём-бо спасение и царства, и веры православной.
На утро Сусанин погнал в обратную.
2-го марта 1613 г. Отправились из Москвы в Кострому знаменитые сановники государства; из духовенства: Феодорит архиепископ рязанский, архимандриты знаменитых монастырей, Иудова Аврамий, Новоспасского Аврамий Полицин; протоиереи и ключари московских соборов, Благовещенского и Архангельского и протоиерей Николы Зарайского; от царского Синклипа бояре: Феодор Иванович Шереметев, знаменитый предводитель войск против сообщников Тушинского, князь Владимир Иванович Бехтеяров Ростовский, окольничий Фёдор Васильевич Головин, дьяк Андрей Вареев, и всех чинов множество. Посольство, 13-го числа того марта, в вечерну прибыло в Кострому и, не доезжая до города версты две, остановилось в селе Новосёлки, где в ту пору находился дом князя Ивана Михайловича Глинского, сына знаменитого царедворца, князя Михаила Глинского, родного дяди царя Иоанна IV.
Весь город пришел в движение, в одно мгновение узнав о прибытии и причине посольства. В тот же день костромичи спешили в Новосёлки для того, чтобы сопутствовать свите в то место, где имел пребывание Михаил Феодорович. Но торжественное шествие отложено, по назначению его, до следующего дня. 14-го марта, в воскресенье четвёртой недели Великого поста, по отпетии заутрени, архиепископ Феодорит, с духовным собором, облачился в священные одеяния, а чины посольства взяли принесённые с собой иконы, и таким образом, при колокольном звоне в Костроме и ближайших сёлах, отправились к Ипатьевскому монастырю. Между тем, как священная процессия подходила к устою, где река Кострома сливает свои воды с волжскими, называемому Стрелка, в это время костромское духовенство, также в облачении, вышло из собора с чудотворною Феодоровской иконой Богородицы, как святою хоругвию города, в сопутствии многочисленного народа, и соединилось с посольством. Вне монастырских ворот, называемых Святыми, печально стоял Михаил с своею родительницею, вышедши на сретение священному шествию, вместе с иноками, вынесшими при Ипатьевском звоне также иконы. Воспитанный в отеческом благочестии, при видесвятыни, с слезами на глазах, обречённый на царство юноша пал на колени; долго лежал на земле, потом принял благословение у Феодорита, в то время осенившего его с родительницей Животворящим крестом. После приветственной речи послы подали избирательную от всея Руси грамоту. Духовный собор, синклит и народ в безмолвии ожидали утвердительного ответа. Но какое поразило всех горестное изумление! Сын и мать грамоту не приняли и не хотели слышать о сане царском, на которое так торжественно и единодушно избрала вся Россия. Даже отреклись идти за иконами. С большим трудом обоих умолили взойти в соборный храм, куда чрезвычайная процессия направляла своё шествие. Народ не поместился в церкву, но занял монастырь, даже стоял во множестве за монастырём. Поставив все три иконы на приличном месте, собор священнослужителей начал молебное пение. Между тем синклит и выборы городов слёзно просили инокиню Марфу Ивановну отдать сына на царство, а Михаила Феодоровича принять сан царский. Представив несовершенство своих лет, непостоянство народа, очернившего себя изменою при последних царях, крайнее состояние России, разорённой поляками, шведами и русскими изменниками, наконец, что ему невозможно принять скипетра без благословления родителя и против воли народа, у коего в темнице томится его отец, ростовский митрополит Филарет Никитич, - Михаил Феодорович решительно отказался от царского престола.
После молебна, прерываемого всеобщим плачем, архиепископ и весь собор в священном облачении обратился к избранному царю и совокупно с синклитом и народом возобновили усиленные моления. Феодорит в продолжении речи, плодовитой силою витийства и убеждений, представив Михаилу, что многие христианские государи прежде не имели желания царствовать, но скипетр принимали по единогласному прошению народа, «коего глас есть глас Божий»; приводил свидетельства из библии: о Давиде, помазанном на царство, государе сильном в Израиле, об Иосифе ,неволею приведенном в Египет, но после управлявшем той землёй:- из греческой истории о Константине, первее всех просиявшем православием и увенчанном от Бога, кроме венца земного, небесным, - о славном Феодосии Великом, об Иуcтине, Тиверии и Маврикии. Но ничто не поколебало твердое намерение не принимать короны. Около шести часов убеждали, молили, но все слышали тот же отказ. Ужас и отчаяние господствовали в храме и вне оного. Наконец собор Святителей, отошедши к алтарю и взяв на руки принесённые иконы, Феодорит – Богоматери, написанную святым Петром, митрополитом всея России, Аврамий Пашицын –трёх московских святителей, с духовенством, синклитом и выборами городов, в слезах подошли к тому месту, где, также с слезами на глазах, стоял Михаил. Феодорит, Аврамий, с послами, обратившись к царю, твёрдым голосом произнесли: «не будь противен воли Божией; не мы предприняли сей подвиг, но Пречистая Божия Матерь возлюбила тебя; устыдись пришествия Еа». Необыкновенное движение херугвий, неожиданный глас святителей и посольства, всеобщее рыдание поколебало твердость Михайлову, который в то время пошёл к тому месту, где стояла его родительница. Между тем народ в монастыре и за монастырём, упавши на землю, громким голосом требовал умилостивиться над остатком рода христианского. Матери в плаче бросили грудных детей на землю и не внимали плачу их. В стенах храма также все умоляли и рыдали. И весь собор священнослужителей, бояре пали на колени пред матерью Михаила и неотступно просили отдать сына на царство. И Михаил изрёк: «буди тако если это воля Божия». Тогда нежная мать, взяв его за руку, в рыдании преклонив с ним колена пред образом Заступницы христиан, произнесла: «Тебе, Владычице, предаю сына моего, устрой полезная ему и всему православному христианству». Горестные рыдания превратились вдруг в слёзы радости. Давно на лицах христиан не сияло столь чистосердечное восхищение. На царя в то же время возложили Животворящий крест, подали ему в руку царский жезл. Когда государь сел на царском стуле, тогда было произнесено многолетие Богоубранному царю и все чины приносили ему верноподданнические поздравления.
Не судил Господь дожить до этого радостного дня почтенному старику Ивану Сусанину. Данный им обет в день рождения Михаили Федоровича умереть за него он сдержал крепко. По приезде из Москвы с ответной грамотой от Шереметева, Сусанин уже зорко оберегал юного Михаила.
- Чует мое сердце, что учинят поляки зло нашему боярину, будущему государю всея Руси… Его за место королевича Владислава избрали, а этого поляки не простят.
И Сусанин не ошибся. В Польше сразу во многих местах заговорили о необходимости похитить юного Михаила. Эта мысль сразу охватила Польшу и поляков, передалась из города в город и достигла тех шлявшихся еще всюду шаек, состоящих из полуголодных оборванцев. Им, конечно, никто не поручал похищения, а в случае сопротивления и убийства, но отчёго же первой попавшейся шайке нельзя было этого совершить за свой счет и риск?
В Костромской губернии шляющихся шаек было довольно, и одной из них явилась мысль захватить новоизбранного, хотя еще и не провозглашенного царя в плен и дорого продать его голову полякам или русским, смотря по тому, кто больше даст.
Что польские и литовские люди в 1613 году были в Костромском крае, подтверждается жалованной грамотой царя Михаила Федоровича от 8 февраля 7122 (1614) года настоятелю Железно-Боровского монастыря игумену Иосифу с братией, выданною по прошению их вместо грамоты прежних государей, которая у них утратилась во время прихода литовских людей в Галичский уезд в 7121 (1613) году. В этой грамоте, между прочим, говорится: «рождественского монастыря Ивана Предтечи и преподобного чудотворца Иакова, что в Галичском уезде на Железном Борку, игумен Иосиф с братией били нам (Михаилу Федоровичу) челом, а сказали: была де у них в монастыре жалованная грамота блаженной памяти прежних Государей Царей – Царя и великого князя Ивана Васильевича всей руссии и великого Государя Царя, и так де у них жалованную грамоту взяли литовские люди, как приходили в Галичский уезд войною в прошлом во 7121 (1613) году.
Кроме Железно-Боровского монастыря поляки и литовцы с участием русских «воров», в том же 1613 году сделали набег и на Соль Галичскую (Солигалич-уездный город Костромской губернии), которая состояла в Галичском уезде и считалась пригородком г. Галича или Галичской области. В памятной книге Костромской губернии 1862 года на основании местной летописи, этот набег так описан:
«в 1613 году литовские люди и русские воры выжгли посад Солигаличский и монастырь Воскресенский; в 1619 году по прошению игумена Леонтия, дана патриархом Филаретом грамота на сооружение деревянной церкви в честь Воскресения Христова с тремя приделами. Грамота доселе сохраняется в Воскресенской (ныне приходской) церкви». Сказание солигаличской летописи вполне подтверждается грамотой, выданной патриархом Филаретом игумену Антонию (а не Леонтию, как ошибочно сказано в памятной книжке) с братие «на сооружение нового деревянного храма в бывшем Воскресенском монастыре, что ныне приходская церковь». Грамота написана в Москве лета 7127 г. (1619) июля 1-й день.
Таким образом, из указанных источников очевидно, что поляки и литовцы в 1613 году были в Костромской стороне, что они приходили в Галичский уезд войной между прочими местностями Галичского уезда, побывали в пригороде Соли Галичской и в железно-Боровском монастыре, который от родового имения матери Михаила Федоровича – села Домнина, состоявшего в Костромском уезде находится на расстоянии не более 15-20 верст, считая по большому торговому тракту между Костромой и Буем, просёлочными дорогами и того ближе.
Кроме сего из писцовой книги г. Галича 1636 или 1637 г., между прочим, видно, что Лисовским и литовскими людьми сожжено в Галиче две церкви, из которых одна была внутри города, а другая на посаде, и что это событие, по свидетельству посадских людей г. Галича, было «назад тому лет с двадцать с пять». Если принять за несомненное, что писцовая книга была составлена в 1637 г., то окажется, что польские и литовские люди были в Галиче в 1613г., да от Железно-Боровского монастыря до Солигалича и не могло быть для грабителей более выгодного пути, как через Галич и Чухлому.
О неоднократном опустошении г.Галича польскими и литовскими людьми свидетельствует также историческое исследование о бывшем Рождество-Богородицком монастыре, что ныне погост Игнатово, находящийся в 12 верстах от Галича. Это исследование говорит, что монастырь Рождество-Богородицкий, после неоднократных татарских набегов, окончательно разорен польскими и литовскими людьми во время междуцарствия. Наконец, есть предание, записанное в памятной книге Костромской губернии 1862 г. (с.350, что город Чухлома подвергался опасности разорения от польских и литовских людей в то именно время, когда они от Галича направились к Солигаличу. Это писаное предание подкрепляется преданием устным и некоторыми вещественными доказательствами.
Последнее предание передаёт, что, при переправе польско –литовских людей через реку Светицу, близ села Лаврентьевского, была у них сильная сеча с русскими людьми, причём погибло много жертв с той и другой стороны, и что иноверцы и пришельцы, здесь павшие, зарыты по берегам реки в большие ямы. Во время весеннего водоразлития из берегов Светицы издавна и доныне вымываются человеческие кости. Вообще Костромской край в начале ХVII в. Неоднократно подвергался польско-литовскому разорению.
Читатель не посетует на нас за небольшое отступление в область частой истории из романического рассказа. Но иногда эти отступления необходимы, так как находились историки отвергавшие и самого Ивана Сусанина.
Я сказал, что были историки, отрицавшие даже существование Сусанина. Таков был Костомаров, отрицавший подвиг спасения царя доблестным Сусаниным. «Предположим», говорит г.Костомаров, «что Сусанин по слепой преданности к своему барину, не хотел сказать об нем ворам: кто видел, как его пытали и за что пытали? Если бы были при этом другие, то и их пытали бы, а если его одного, тогда одному богу известно, за что его мучили. Они допрашивали бы не одного, а 10, 20 таких Сусаниных. Одним словом, здесь какая-то несообразность, что-то неясное, что-то неправдоподобное!»
Если берется отвечать Самаринов и говорит: «Все эти предположения доказывают лишь то, что Н.И.Костомаров не имел под руками всех исторических данных, касающихся Сусанинской истории. Г.Костомаров предполагает, что Сусанин не сказал полякам, где скрывался Михаил Феодорович по слепой преданности к своему боярину, и таким образом косвенно установляет, будто к концу февраля или к началу марта 1613 года, Сусанин не знал, что боярин его был уже в то время избран московским земским собором на царство. Оказывается, однако, из несомненных источников, что Сусанин в то время знал об избрании Михаила Феодоровича на царский престол. Знать об этом он мог и от самой Марфы Иоанновны и от других. Марфе Иоанновне хорошо известно было, что еще задолго до общей присяги русских польскому королевичу Владиславу патриарх Гергиоген указывал на Михаила Феодоровича, как на законного преемника царя Феодора Иоанновича, и что к этому мнению патриарха склонялся весь народ. Против этого, полагаем, сам г. Костомаров не будет спорить, так как об этом свидетельствуют современники не только русские, но и польские. Сомневаться в этом невозможно и потому, что дело избрания царя на всероссийский престол началось и продолжалось гласно. Правительствующая боярская дума в конце декабря 1612 года разослала по всем областям государства грамоты с приглашением немедленно прислать в Москву «выборных из всех городов лучших и разумных постоятельных людей для земского великаго совету и государского обирания» (т.е. выбора государя). К концу января 1613 года выборные от городов уже собрались в Москве и, после трехдневного поста, земский собор открылся. На этом соборе были представители Костромской и Галичской областей, например, от духовенства архимандрит Ипатьевского монастыря Кирилл и игумен Костромского Богоявленского монастыря Арсений, а от светских властей бояре. В начале февраля и на Соборе было уже указано на Михаила Феодоровича, как на кандидата на царский престол, о чём через нарочных снова отправлены из Москвы по провинциям грамоты с приглашением выразить своё мнение об избрании. И вот, вследствии ли этого последнего приглашения или по декабрьскому призыву Собора, только один из Галичских бояр принес на Собор даже письменное мнение о том, что Михаил Феодорович Романов ближе всех, по родству, к прежним царям и потому должен быть избран на престол царский. Из всех этих данных ясно, что и Марфа Иоанновна и Иван Сусанин имели полную возможность получать самые верные известия о ходе занятий Земского Собора и сообщать эти сведения другим. К этому присоединим еще одно весьма сажное в данном случае известие, только в 1882 году появившееся в печати, известие о том, что Марфа Иоанновна, живя в своем родовом селе домнине после освобождения из польского плена в Московском Кремле, сносилась письмами с такими лицами, которые управляли ходом соборных прений о выборе царя. Получив известие, что в Соборе вопрос об избрании Царя решается в пользу ее сына, который составлял для нее единственное утешение в горести и которого она не променяла бы на все блага мира, Марфа Иоанновна написала к Федору Ивановичу Шереметеву решительное письмо, в котором умоляла его употребить все свое влияние, чтобы отклонить избрание ее сына, выставляя, что он слишком молод и положительно не способен царствовать. Это письмо, прочитанное на Соборе, произвело сильное впечатление на выборных, только не в пользу Марфы Иоанновны. Выборные стали просить Шереметева, чтобы он уговорил Марфу Иоанновну доверить своего сына народу и отпустить его в Москву. Шереметев со своей стороны приглашал выборных строже обдумать доводы, приводимые матерью избранного на царство; но выборные, выслушав это приглашение, единогласно сказали, что это дело угодно Самому Богу и что Господь Бог поможет Своему избраннику во всем, что будет не под силу его молодости. «Кончин речи», решительно заключили выборные «и признали царем Романова».
Принимая в соображение, что еще задолго до открытия земского Собора в Москве происходили частые совещания о том, кого избрать на московский престол, и что при этих совещаниях чаще всего произносилось имя Михаила Феодоровича Романова, как подобного последнему прирожденному царю Феодору Иоанновичу «тихим нравом, кротостию, смирением и благоцветливостью», принимали также во внимание, что к 12-му февраля Собор уже открыл свои совещания, что вести из Москвы приходили в Кострому вообще скоро, как писали костромичи вологжанам в 1611 году, и потому известие об избрании Михаила Феодоровича могло дойти до Домнина не позже 15-17 февраля, - нельзя не прийти к тому,совершенно правидьному заключению, что во 2-й половине февраля 1613года Сусанин, как доверенный Романовых человек, сносившийся от имени своих бояр с духовными и светскими властями по важнейшим делам их, по всей вероятности, отвозивший к боярину Шереметеву в Москву вышеупомянутое письмо Марфы Иоанновны, не мог не узнать в Москве, даже лично от Шереметева услышал об избрании его боярина на царский престол. Если же на основании всех этих данных не может подлежать сомнению, что Сусанин не мог не знать об избрании Михаила Феодоровича на престол царский, то отсюда прямо следует, что он не по слепой преданности к своему боярину не указал полякам, где в то время скрывался Михаил Феодорович, но по сознательной, исстари присущей русскому человеку преданности царю, законно избранному всею русскою землёю.
Этим я кончаю выписки из исторических свидетельств и приступаю к прерванному рассказу.
ИВАН СУСАНИН.
В одной из бродячих польских шаек зародилась мысль похитить Михаила Феодоровича Романова, когда до бродячей шайки дошли вести об избрании Михаила. Узнав, что Михаил Феодорович находится в Костромской области на своих отчинах, шайка и направилась на поиски.
-Тото будет в Польше радость, - говорил начальник шайки.
Подчиненные разделяли, конечно, взгляд начальника. Медленно и осторожно подвигались они вперед, скрываясь в лесах, ибо русский народ страшно озлобленный против поляков, как говорится, рвал и метал и даром свое чести, имущества и жизни не отдавал, т.е. не бросал своих пепелищ и не разбегался, а озлобленно встречал незваных гостей, чем ни попало.
Сусанин был на стороже.
Марфа Иоанновна приказала Сусанину не разглашать слухов об избрании Михаила.
- Прибудет посольство, все само скажется.
Она даже скрыла от сына ответ Шереметева об избрании.
-А как –же матушка, Марфа Ивановна, поступить с посольством?- спрашивал Сусанин.
-Божья воля, - отвечала покорно инокиня Марфа, но прибавила: буду слезно молить посольство не искать сына моего на царство.
При этом Марфа Иоанновна хваталась руками за голову и подолгу ходила по горницам, как потерянная. Да и как матери Михаила Феодоровича было не теряться. Отец михаила Филарет Никитич в плену у поляков. Озлобленные против сына, они могут выместить свою злобу на отце новоизбранного государя. Насильственное расторжение и насильственное пострижение Романовых в монашество не могло-же убить в их сердцах чувства самой тихой дружбы и самой сердечной заботливости друг о друге.
Сам Михаил был юн, а земля расшатана, разграблена и разорена. Казны уже не было никакой, да и не из чего было составлять ее. Все кругом обеднело. У кого что было, тоь было зарыто в землю, а зарывшие или поперемерли, или покончили жизнь в муках у поляков, татар, казаков или полегли в честном бою за веру и отечество.
Самая власть пошатнулась, ибо бояре разнуздались и имея перед собой примеры Годунова и Шуйского, каждый лез в цари, каждый заносил ногу на торн Рюриковичей, не дожидаясь всенародного избрания, единственного законного пути для основания новой династии. Кругом Руси и в ней господствовали казацкая вольница, поляки и шведы.
Турки грозили ей, татары и иногородцы шевелились. Где же было юному Михаилу управить столь расшатанным царством, да еще без опытного руководителя, которым мог быть только Филарет Никитич.
Вот и ходила целыми часами по горенкам бедная инокиня, предвидя неминуемую гибель для своего первенца. Часто бросалась она перед божницею и долго и горячо молилась.
Михаил, любивший свою мать до обожания, не понимал, что сталось с ней. С чего она заскучала пуще прежнего, с чего стали седеть ее волосы, с чего глубже делались морщины и желтело еще молодое и красивое лицо Марфы Ивановны.
На вопросы сына мать отвечала уклончиво.
- Да так, ни с чего дитятко. Радости никакой, ну, вот и извожусь полегоньку.
Но Михаил видел, что и вокруг него шушукаются о чем-то, но о чем он не смел спросить. Не таково было древле воспитание. Им внушалось страх божий и если что узнавали дети, то только из уст родителей. В роде Романовых благочестие являлось преемственным.
-А ты бли Иванушка, - говорила по-чести Сусанину Марфа Ивановна, не ровен час, как бы злые люди лиха над Михайлушкой не учинили. Доселе на него не обращали внимания, а теперь, хоша он еще и не царь и может по молитвам моим и минуетего чаша сия, но избран он и всею землею, превысоко вознесен и на зависть врагам открыто поставлен. Бди, Иванушко, чует материнское сердце: быть лиху, быть беде.
-Успокойся, желанная, что занапрасну себя тревожить. Откуда лиху взяться?
Сусанин говорил, а сам сердцем чуял, что правду говорит инокиня. Действительно, новоизбранный царь Михаил Феодорович Романов был «на зависть врагам открыто поставлен».
Усугубил своё внимание добрый и преданный старик Сусанин.
- Боярина оберегал, как-же царя берегти следует.
Не стерпел Иван Сусанин и дочери своей Антониде сказал об избрании Михаила в цари.
- Ты шепни Богдану, пусть и он знает, пусть и он бдит сугубо.
Антонина сказала об этом мужу. Муж её тоже был крестьянин романовский. Звали его Богданом, прозывали Сабининым. Но напрасно скрывали Марфа Ивановна и Сусанин, а с ними Антонида и Богдан Сабинины весть об избрании. Не даром говорится, что земля слухом полнится, а долго – ли было долететь слухам от Москвы до Костромы. Земский собор делал дело не скрывая, открыто, всенародно. Избрав Михаила, возвестил о сём на всю Москву, а с Москвы вести живо полетели всюду. Долго снаряжали посольство, а слухам долго – ли было проскользнуть. Заговорили вокруг и около, что де избран на царство Михаил Феодорович Романов. Романовские крестьяне и дворовые больше всех ликовали по поводу высочайшей чести выпавшей на долю их боярина. А над ним сбиралась гроза. Шайка оголтелых поляков уже заносила святотатственную руку над головой народного избранника, самим Богом народу указанного. Не даром же гласит пословица: «глас народа-глас Божий». И вот в одну из тёмных ночей тихо постучались.
Это была шайка поляков, требовавшая провести её в Домнино к Михаилу Романову… здесь мы опять уступаем место историческим документам.
Из челобитной Ивана Лукоянова Сабинина 1731 года видно, что когда поляки, посланные для убийства Михаила Феодоровича, разыскали, где живет царь, то хватали для этого «многих языков», которые и сказали им, что государь в Домнине, но не прямо сказали, а с пытки. Это означает, что в Костромском уезде и простой народ знал уже в то время, что Михаил Феодорович избран на царский престол, почему пришельцы не иначе могли разведать, где царь живет, как посредством пыток.
Относительно того, кто видел, как пытали и за что пытали Сусанина, утверждаем, что видели это жители села Исупова, куда Сусанин завел поляков и литовцев; могли это видеть жители других ближних селений, при вести о появлении врагов, сбежавшиеся в Исупово для совокупной защиты. Смерть Сусанина последовала не в глухом лесу, как думали некоторые писатели, но, по свидетельству Сидоровского белопашца Ивана Лукоянова Сабинина и его московских родственников, в селе Исупове, следовательно, в населенном месте, где могли поэтому найтись невольные свидетели гибели Сусанина. Возможно, что и сами поляки, чтобы показать русским, как они жестоко мстят тем, которые идут против них, принудили некоторых исуповских жителей присутствовать при мученической казни Сусанина.
Как мучили Сусанина? Об этом в грамоте 1619 г. сказано только, что его пытали великими, немерными пытками и замучили его до смерти. Сто лет спустя, когда предание было еще свежо, именно 1723-1731 году, потомки Сусанина, в прошениях Конюшенному Приказу, писали определенно, что «прадеда их Ивана Сусанина за то, что он не сказал полякам, где в то время был Михаил Феодорович, поляки пытали его, и, посадя на столб, изрубили на мелкие части»,, а предание, сохранившееся в Домнине до ныне, говорит, что из спины Сусанина кроили ремни и проч. И это местное предание, согласное с гамотою 1619 года, не заключает в себе ничего не вероятного. В числе многих жестокостей, какие употребляли поляки и литовцы по отношению к русским, было и вырезание (кроение) ремней из русских спин. Известно, наконец, что даже в 1862 и 63 годах поляки употребляли этот способ мести и надругательства над русскими.
За что пытали Сусанина,-это ясно выражено в грамоте 1619 года: «за то, что он, зная, где в то время был Михаил Феодорович, не сказал полякам, где он был», другими словами: за то, что он помешал им исполнить данное им поручение о поимке и убиении Михаила Феодоровича. Если бы поляки имели при этом мирные намерения, как склонен думать г.Костомаров, то не стали бы так бесчеловечно мучить Сусанина. Они жаждали крови и, за укрытием намеченной жертвы, накинулись на того, кто ближайшим образом был укрывателем этой жертвы. Поляки пытали не одного Сусанина, но и «многих языков» (10, 20, а может быть и больше). Но разность между пытками «языков» и Сусанина огромная: тогда как «языки», подвергнутые пытке, от дальнейшего преследования освобождались, лишь только открывали полякам, что государь в Домнине, Сусанин должен был вынести не одну пытку, а это обстоятельство невольно наводит на мысль, что «языки» открыли полякам не только то, что царь живет в Домнине, но и то, что один Сусанин знал, где именно, хотя бы и не в Домнине, скрывался царь. Не этим-ли объясняется, почему поляки исключительно на одном Сусанине испытывали «разные немерные пытки»? пытками они надеялись заставить Сусанина открыть им, где царь. Убийство этого страдальца равносильно решимости поляков похоронить, вместе с Сусаниным, тайну им сохраненную, и может быть объяснено только сильным раздражением, после открытия, что Михаил уже в Ипатьевском монастыре и, следовательно, в безопасном месте.
В Иоанновской церкви с. Коробово, Костромской губернии в алтаре хранились царские жалованные грамоты родственникам И. Сусанина (так называемым «белякам», «белопашцам»), освобождавшим их от налогов навсегда.
СМУТНЫЕ ГОДЫ. СУСАНИН ИВАН.
В распоряжение редакции газеты попала подшивка старых журналов «Родина» более чем вековой давности, а точнее, за 1890 год.
При просмотре журнала наметанный глаз костромича непременно с чувством гордости за родной город отметит, что в столь далекие времена редакция еженедельного иллюстрированного журнала для семейного чтения, находящаяся в Санкт-Петербурге на Невском проспекте, д. 74, не обделяла вниманием наши края.
Здесь на изображениях с гравюр можно увидеть Ипатьевский монастырь с Иоанно-Богословским приходом и церковь в селе Коробово Костромской губернии. А также нашу «Сусаньевскую площадь» (здесь вкралась ошибка – наборщик и ответственный редактор были явно не из костромичей) с памятником Ивану Сусанину.
Наибольший интерес представляют даже не эти иллюстрации, а печатающееся с продолжением из номера в номер историческое произведение А.А.Соколова «Сожжение разрядных книг», которое пестрит нашими местными названиями: село Домнино, село Исупово, село Селище, деревня Деревеньки, Кострома, Галич, Солигалич, Буй, Чухлома, Костромской Богоявленский монастырь, Желтоводский монастырь, Железноборовский монастырь и другие
Знающий читатель поймет, что речь здесь идет о царе Михаиле Федоровиче Романове, правившем Россией с 1613 по 1645 годы, и слуге его Иване Осиповиче Сусанине.
Примечательно, что печаталось все это не к знаменательной дате – 300-летию Дома Романовых, а за 23 года до нее, то есть для просвещения читающего народа, приобщения его к истории государства Российского. Какой же информацией владели тогда наши деды и прадеды?
И В А Н С У С А Н И Н
«Сожжение разрядных книг»
(Историческая хроника – роман конца ХУ1 и начала ХУП столетия)
Автрор Александр Алексеевич Соколов (1840-1913) «Родина» 1890 №№ 23 – 30
Часть 1
МИХАИЛ РОМАНОВ
Прежде чем Михаил Федорович Романов вступил на престол, прежде чем под его скипетром успокоилась изстрадавшаяся Русь, он и она пережили еще много и много тяжелых невзгод.
Михаил Федорович Романов с дней своего младенчества подвергался сильным гонениям. Когда ему было только шесть лет, его, по повелению царя Бориса Годунова, отторгли от деда и матери. Отец его, Федор Никитич, как знают читатели, был обвинен в колдовстве безвинно, сослан и насильно пострижен в монашество, под именем Филарета, а супругу его постригли под именем Марфа. Оба молодые, красивые, любящие супруга были разлучены и лишены своего детища.
Михаила Борис отдал на попечение дяди его, князя Бориса Черкасского, который тоже томился в ссылке на Белозере. Князь Черкасский женат был на сестре Федора Никитича.
Черкасский томился в ссылке недолго и умер в 1602 году. Тогда Михаилу Федоровичу позволено было жить у своей тетки, вдовы князя Черкасского, княгини Марфы Никитичны. Им отвели для жительства одну из отобранных на государя вотчин Романовых в Юрьевском уезде. Михаил жил в селе Клин, к нему приставлен был пристав Давид Жеребцов.
Когда появился названный царь Димитрий, когда умер скоропостижно Борис, участь Романовых была облегчена. Им возвращено было их богатство и свобода, но, постриженные в монашество, ни Филарет, ни Марфа, уже не могли составить одной семьи. Михаил был возвращен матери и проживал с нею то в селе Домнино, то в Москве. В 1610 году, при осаде и захвате поляками Москвы, Романовы: сын и дочь, проживали в Москве и вместе с другими боярами сделались пленниками поляков.
В это время на Москве, присягавшей то ворам, то избираемым государям, уже переходило из уст в уста желание избрать на царство отрока Михаила, дабы положить конец смуте. Филарет Никитич не только не прочь был упрочить род свой на просторе, но даже вел энергично это дело.
Враги его, поляки, воспользовались случаем и отправили его, в числе других послов, под Смоленск к Сигизмунду, просить на царство королевича Владислава. Послы были задержаны как пленники.
Поляки предполагали, что избавившись от Филарета, избавились и от мысли, уже засевшей в умах и сердцах русских людей, об избрании царя из среды боярской, но ошиблись. Эта мысль была жива. Ее поддерживали, к тому же и сами поляки. В лице своего упорного короля Сигизмунда, который, видя отечество наше поверженным в анархию, решил Владислава на царство не отпускать, анархию развивать, довести Русь до окончательного разорения и затем присоединить ее к Польше.
Таковой мысли Сигизмунда не удалось проявиться на деле. Русь, призванная к знаменам Мининым и ведомая под этими знаменами Пожарским, наконец, одолела врагов и на земском соборе избрали Михаила на царство.
Но прежде чем это случилось, Михаил протомился в «плену московском» почти два года, где наравне с другими испытывал «страшную голодуху».
Только в октябре 1612 года, когда Пожарский вошел в Кремль, Михаил с матерью своею инокинею Марфой Ивановной, отбыл из Москвы в свое родовое имение, в свою Домнинскую отчизну, лежащую недалеко от Ипатьевского монастыря в Костроме.
Некоторое время прожили сын и мать в Ипатьевском монастыре, а затем переселились в село Домнино.
Ипатьевский монастырь лежит на правом берегу реки Костромы, близ впадения ее в Волгу, в юго-восточном углу обширной туманности на луговой стороне. Вид обители чрезвычайно красив, а в весеннее водоразлитие представляет собой плавучую крепость.
Ипатьевский монастырь знаменит в истории нашего отечества не своими богатствами и святынями, а тем, что сюда в 1613 году явилось посольство из Москвы с челобитьем к Михаилу Федоровичу, зовя его на царство.
Судьба иногда удивительно устраивает многое и многое в мире, Борис Годунов, главным образом, воздвиг гонение против дома Романовых. Он не даром боялся силы и обаяния этого незапятнанного рода. Еще ребенком, Михаил уже пугал «царское» воображение Бориса, Борис словно видел восходящую звезду Михаила.
И вот, гонимый младенец, мучимый отрок и терзаемый юноша, принимает царство в том самом монастыре, который основал родоначальник Годуновых, знаменитый вельможа Золотой орды татарский князь Чет.
Это случилось в 1330 году.
Предание говорит, что Чет плывши Волгою, остановился близ места, где река Кострома изливается в Волгу. Здесь он видел чудесное явление иконы Божией Матери, с предстоящим Апостолом Филиппом и священномучеником Ипатием Гангрским. Это чудо
расположило татарина к христианству. Прибыв в Москву, он получил св. крещение с именем Захария и, благосклонно принятый великим князем Иоанном Даниловичем Калитою, первым московским великим князем, навсегда остался жить в России, а на месте явления основал монастырь.
От Захария произошли многие знаменитые боярские роды, как Сабуровы, Пешковы, Веньяминовы и Годуновы. Все они принимали живое участие в устроении обители.
Ипатьевский монастырь, незадолго до прибытия в него Михаила Романова, освободился от поляков.
С весны 1609 года Ипатьевский монастырь находился в осадном состоянии. Еще в 1608 году, декабря 29-го, пан Лисовский, с ляхами и приверженцами Тушинского вора, заняли Кострому. Хотя Лисовский в январе 1609 года ушел из Костромы в Галич, но в Костроме осталась большая литовская сила с тремя проломными пушками и полным сороковым нарядом. В первых числах марта войско патриотов из северной России подошло к Костроме.
Не имеем подробных сведений, как в то время избавилась Кострома от поляков, кроме того, что они отсюда удалились в Ипатьевский монастырь Кострому же сожгли и некоторых из жителей умертвили, в том числе не пощадили и самих иноков.К июню патриотов собралось еще более и Лисовский нагорной стороной поспешил из-под Юрьевца подать помощь сообщникам, стесненным в Ипатьевском монастыре, и стал лагерем в Новоселках – ныне село Селище – из-за отсутствия лодок переправиться через Волгу, не только остался, как и у Юрьевца, праздным зрителем истребления своих левретов, но и сам потерпел немалое поражение из большого наряда, расположенного в Костроме. Предводитель патриотов воевода Жеребцов, 11 июня перешел реку Кострому, там из наряду стрелял по неприятельским домам, выбил из станов, раскинутых на правом берегу реки Костромы, и побил много людей и лошадей, хотя приверженцы Тушинского со времени приближения Лисовского, сражались на смерть, делая день и ночь из Ипатьевского монастыря отчаянные вылазки, но принуждены были сдаться в плен патриотам.
И В А Н С У С А Н И Н
Близ села Домнина, вотчины Романовых, верстах в двух, много в трех, лежала деревня «Деревеньки».
В этой «Деревеньки» жил в это время старик-крестьянин Иван Сусанин, который состоял старостой у Романовых.
Сусанин часто бывал в Москве, привозя деревенские запасы своим боярам.
Верный слуга, испытанной честности человек, был весьма любим боярами и в последний раз был в Москве как раз в то время, когда по приказанию Бориса Годунова, Романовых, арестованных за лжеколдовство и лжеумышление против царя и его семейства, лишили боярства, имения и приговорили кого к ссылке, кого к пострижению.
Отчины Романовские были отписаны от государя и возвращены Романовым при названном царе Димитрии.
Отчины эти составляли теперь собственность единственного сына Романовых, малолетнего Михаила (ему шел 15-й год), так как отец его и мать, принадлежа к монашеству, никакого имущества иметь не могли.
С восстановлением прав Романова на прадедовских наследиях, Иван Сусанин вновь был облечен боярским доверием, вновь был сделан старостой. Сусанину было около семидесяти лет. Рослый, дюжий, красивый старик, любил своих бояр, как только любили в старые времена, предан им был той преданностью, которая теперь почти не встречается.
В самый день рождения Михаила Федоровича Сусанин приехал с возами всевозможной провизии на Москву.
Его допустили до горницы.
Федор Никитич (впоследствии Филарет) вынес к старику своего первенца и наследника и сказал:
- Ну, старина, ты как раз кстати наехал. Изобилие плодов земных, тобою привезенных моему первенцу, изобилие и пророчат.
- Пошли Господи, боярин, пошли Господи.
И старик Сусанин поклонился в землю.
- Ну-ка, полюбуйся на первенца-то… Эвона, какой крепыш уродился…
- В батюшку с матушкой, - ответил Сусанин. – Слава тебе Господи, и красивы, и здоровы…
- Ты люби его, старина, как нас любишь.
- Батюшка-боярин, да как же инако и быть может.
- Служи ему!
- До конца жизни буду служить, боярин. Дай Бог и голову сложить за него, коли ежели нужда будет.
- Ну, авось, никто как бог, головы твоей, старина, и не понадобится…
- К слову, боярин, и я говорю. Ты говоришь: люби и служи, а я тебе на это, что любить и теперь люблю, служить и теперь служу, а коли ежели говорю, что – храни Господи всяким-то я голову седую за него положу.
Федор Никитич обнял старика.
- Верю тебе, Сусанин, твоя служба испытана. Вернешься, радость нашу объяви отчине, в Ипатьевский монастырь заезжай, отцу игумену поклон свези, скажи, что мой боярин просил молебен отпеть.
- Слушаю, батюшка Федор Никитич.
- Да сам у нас на Москве поживи. Вот боляриня на девятый день встанет, ей покажись…
- Как, поправляется боляриня-то?
- Ништо… Что дальше будет… Повитуху-то к ней сам государь прислал. Государыня, дай Бог ей здоровья, что ни день справлялась, что, мол, да как, мол.
- Ну, да как не справляться, - гордо сказал Сусанин. – Романовы всем боярам бояре.
- Ну, ну, полно, старина, - сказал улыбнувшись Федор Никитич и добавил:
- Иди, отдохни с дороги, а там придем, я тебя чаркой зеленого вина пожалую.
Сусанин поцеловал руку боярина; еще раз взглянул на младенца Михаила и, сказав: «расти, Господь с тобой», вышел из горницы.
Много с этого момента пережил Михаил Федорович, не видав почти ни одного красного денька в своей жизни. И ребенком он был страдалец, и отроком был страдалец, и юным дням его ничто не улыбалось.
Напротив, ему «грозили царским венцом».
Говорю «грозили», ибо юного Михаила прочили на царство в такую смутную годину, что венец царский можно было считать скорее грозой, нежели милостью неба.
По выходе из «плена московского» Михаил с матерью, как уже знает читатель, переехал в Домнино.
Сюда явился первым опять все тот же Сусанин, верный испытанный слуга. Инокиня Марфа Ивановна позвала его к себе в горницу, напоминавшую келью монастырскую.
Иван, прошение у меня к тебе будет, - сказала она.
- Приказывай, борыня.
- Ну, какая же я боярыня…
- Приказывай, матушка, - поправился Сусанин.
- Присядь, Иванушка…
- Постою, Марфа Ивановна.
- Да ведь в ногах правды нет, Иванушка.
- Доподлинно так, Марфа Ивановна.
- Ну так и садись, потому как разговор промеж нас долгий пойдет.
Сусанин присел.
- Ведомо тебе, Иванушка, все, что на нашей Руси творится…
Сусанин вздохнул.
- Ведомо, ох ведомо.
- И окончится ли все добром, никто не знает…
- В руце божией, матушка. Только ровно бы Господь Бог гнев на милость перелагает.
- Так, Иванушка, так, да мы то грешные Божьим милосердием воспользоваться не сумеем и опять Его нашей гордыней и мятежным суесловием и властолюбием прогневим…
- Да будет уж, матушка, и посуесловили, и помятежничали и власти поискали.
- А все еще мало… Ну, да там как Богу угодно. А вот что, Иванушка. Семье нашей новое горе грозит.
Сусанин привскочил.
- Какое горе, матушка?
- Горше всех горестей, что мы пережили…и-и-и горше. На этих днях вместе с Михайлой В Желтоводский монастырь пойду, преподобному Макарию Желтоводскому горе свое поведаю, заступления просить буду…
- Да что, матушка, прилучилося?
- Гроза, Иванушка, идет на головушку Михайлы… Чай, слышал, что его, моего бедняжку, в цари прочат?
- Давно слухом земля полнится.
- Так нешто же не гроза, Иванушка?
Милость Божья, матушка, а не гроза. Народ зовет, а голос народа Божий голос.
- Пусть так, а ты все же поезжай на Москву к Шереметеву князю. Мой поклон ему скажешь и грамотку вручишь. Пишу я ему и слезно его умоляю постоять за то на земском соборе, чтобы мимо Михаила прошла чаша венца государского…
Грамотку, матушка, свезу, поклон скажу, но тебе слово молвлю: - «Не гожа твоя просьба, и-и-и, не гожа. Тут коли ежели избрание на него падет – воля Божья скажется…
- Боязно, страшно…
- Страшен сон, да милостив Бог, государыня, - сказал Сусанин.
- Какая государыня…
- Виноват, матушка, обмолвился, но видно моя обмолвка не задарма сделана. Земля гласу матери внимать не будет, земля гласу Бога повинуется. Так-то…
И Сусанин встав, сказал:
- Давай грамотку, погоню на Москву, а только еще раз усоветую, - не слать такой грамоты.
- Не перечь, Иванушка.
- Не перечу, Марфа Ивановна, а…
Инокиня Марфа протянула руку. Сусанин облобызал руку будущей государыне.
ИВАН СУСАНИН
Сусанин прибыл в Москву к Шереметеву с грамоткой. У Шереметева шел пир.
- Пора пиров наступила,- говорил Шереметев своим гостям, в числе которых были и Пожарский, и Минин, представители войска и земщины. Когда слуга доложил Шереметеву, что прибыл посланец от инокини Марфы, Шереметев воскликнул:
- Первый посол от нового государя и от матушки – государыни!
Шереметев сам пошёл на встречу Сусанину и ввел его в богатую хоромину, где шел пир. При входе Сусанина, пировавшие бояре поднялись со своих мест, что несказанно изумило доброго старика Иванушку.
Шереметев прочитал грамотку и сказал:
- Ну, Сусанин, грамотка запоздала.
- Как запоздала, боярин?.Спешил в езде, животов не жалел.
- И всё же запоздал. В грамотке инокиня Марфа слёзно молит попрепятствовать избранию на царство её птенчика, её Михайлушку, но волею Божиею и всего народа русского вчера избран на царство Михаил Феодорович Романов, и теперь уже снаряжается посольство возвестить ему об этом и государыне – царице, да благословит сына на царство.
Сусанин зарыдал и упал на колени.
- Поезжай обратно, грамотку я изготовлю. Берегите юного царя, как зеницу ока. Не жалейте животов своих для него, в нём-бо спасение и царства, и веры православной.
На утро Сусанин погнал в обратную.
2-го марта 1613 г. Отправились из Москвы в Кострому знаменитые сановники государства; из духовенства: Феодорит архиепископ рязанский, архимандриты знаменитых монастырей, Иудова Аврамий, Новоспасского Аврамий Полицин; протоиереи и ключари московских соборов, Благовещенского и Архангельского и протоиерей Николы Зарайского; от царского Синклипа бояре: Феодор Иванович Шереметев, знаменитый предводитель войск против сообщников Тушинского, князь Владимир Иванович Бехтеяров Ростовский, окольничий Фёдор Васильевич Головин, дьяк Андрей Вареев, и всех чинов множество. Посольство, 13-го числа того марта, в вечерну прибыло в Кострому и, не доезжая до города версты две, остановилось в селе Новосёлки, где в ту пору находился дом князя Ивана Михайловича Глинского, сына знаменитого царедворца, князя Михаила Глинского, родного дяди царя Иоанна IV.
Весь город пришел в движение, в одно мгновение узнав о прибытии и причине посольства. В тот же день костромичи спешили в Новосёлки для того, чтобы сопутствовать свите в то место, где имел пребывание Михаил Феодорович. Но торжественное шествие отложено, по назначению его, до следующего дня. 14-го марта, в воскресенье четвёртой недели Великого поста, по отпетии заутрени, архиепископ Феодорит, с духовным собором, облачился в священные одеяния, а чины посольства взяли принесённые с собой иконы, и таким образом, при колокольном звоне в Костроме и ближайших сёлах, отправились к Ипатьевскому монастырю. Между тем, как священная процессия подходила к устою, где река Кострома сливает свои воды с волжскими, называемому Стрелка, в это время костромское духовенство, также в облачении, вышло из собора с чудотворною Феодоровской иконой Богородицы, как святою хоругвию города, в сопутствии многочисленного народа, и соединилось с посольством. Вне монастырских ворот, называемых Святыми, печально стоял Михаил с своею родительницею, вышедши на сретение священному шествию, вместе с иноками, вынесшими при Ипатьевском звоне также иконы. Воспитанный в отеческом благочестии, при видесвятыни, с слезами на глазах, обречённый на царство юноша пал на колени; долго лежал на земле, потом принял благословение у Феодорита, в то время осенившего его с родительницей Животворящим крестом. После приветственной речи послы подали избирательную от всея Руси грамоту. Духовный собор, синклит и народ в безмолвии ожидали утвердительного ответа. Но какое поразило всех горестное изумление! Сын и мать грамоту не приняли и не хотели слышать о сане царском, на которое так торжественно и единодушно избрала вся Россия. Даже отреклись идти за иконами. С большим трудом обоих умолили взойти в соборный храм, куда чрезвычайная процессия направляла своё шествие. Народ не поместился в церкву, но занял монастырь, даже стоял во множестве за монастырём. Поставив все три иконы на приличном месте, собор священнослужителей начал молебное пение. Между тем синклит и выборы городов слёзно просили инокиню Марфу Ивановну отдать сына на царство, а Михаила Феодоровича принять сан царский. Представив несовершенство своих лет, непостоянство народа, очернившего себя изменою при последних царях, крайнее состояние России, разорённой поляками, шведами и русскими изменниками, наконец, что ему невозможно принять скипетра без благословления родителя и против воли народа, у коего в темнице томится его отец, ростовский митрополит Филарет Никитич, - Михаил Феодорович решительно отказался от царского престола.
После молебна, прерываемого всеобщим плачем, архиепископ и весь собор в священном облачении обратился к избранному царю и совокупно с синклитом и народом возобновили усиленные моления. Феодорит в продолжении речи, плодовитой силою витийства и убеждений, представив Михаилу, что многие христианские государи прежде не имели желания царствовать, но скипетр принимали по единогласному прошению народа, «коего глас есть глас Божий»; приводил свидетельства из библии: о Давиде, помазанном на царство, государе сильном в Израиле, об Иосифе ,неволею приведенном в Египет, но после управлявшем той землёй:- из греческой истории о Константине, первее всех просиявшем православием и увенчанном от Бога, кроме венца земного, небесным, - о славном Феодосии Великом, об Иуcтине, Тиверии и Маврикии. Но ничто не поколебало твердое намерение не принимать короны. Около шести часов убеждали, молили, но все слышали тот же отказ. Ужас и отчаяние господствовали в храме и вне оного. Наконец собор Святителей, отошедши к алтарю и взяв на руки принесённые иконы, Феодорит – Богоматери, написанную святым Петром, митрополитом всея России, Аврамий Пашицын –трёх московских святителей, с духовенством, синклитом и выборами городов, в слезах подошли к тому месту, где, также с слезами на глазах, стоял Михаил. Феодорит, Аврамий, с послами, обратившись к царю, твёрдым голосом произнесли: «не будь противен воли Божией; не мы предприняли сей подвиг, но Пречистая Божия Матерь возлюбила тебя; устыдись пришествия Еа». Необыкновенное движение херугвий, неожиданный глас святителей и посольства, всеобщее рыдание поколебало твердость Михайлову, который в то время пошёл к тому месту, где стояла его родительница. Между тем народ в монастыре и за монастырём, упавши на землю, громким голосом требовал умилостивиться над остатком рода христианского. Матери в плаче бросили грудных детей на землю и не внимали плачу их. В стенах храма также все умоляли и рыдали. И весь собор священнослужителей, бояре пали на колени пред матерью Михаила и неотступно просили отдать сына на царство. И Михаил изрёк: «буди тако если это воля Божия». Тогда нежная мать, взяв его за руку, в рыдании преклонив с ним колена пред образом Заступницы христиан, произнесла: «Тебе, Владычице, предаю сына моего, устрой полезная ему и всему православному христианству». Горестные рыдания превратились вдруг в слёзы радости. Давно на лицах христиан не сияло столь чистосердечное восхищение. На царя в то же время возложили Животворящий крест, подали ему в руку царский жезл. Когда государь сел на царском стуле, тогда было произнесено многолетие Богоубранному царю и все чины приносили ему верноподданнические поздравления.
Не судил Господь дожить до этого радостного дня почтенному старику Ивану Сусанину. Данный им обет в день рождения Михаили Федоровича умереть за него он сдержал крепко. По приезде из Москвы с ответной грамотой от Шереметева, Сусанин уже зорко оберегал юного Михаила.
- Чует мое сердце, что учинят поляки зло нашему боярину, будущему государю всея Руси… Его за место королевича Владислава избрали, а этого поляки не простят.
И Сусанин не ошибся. В Польше сразу во многих местах заговорили о необходимости похитить юного Михаила. Эта мысль сразу охватила Польшу и поляков, передалась из города в город и достигла тех шлявшихся еще всюду шаек, состоящих из полуголодных оборванцев. Им, конечно, никто не поручал похищения, а в случае сопротивления и убийства, но отчёго же первой попавшейся шайке нельзя было этого совершить за свой счет и риск?
В Костромской губернии шляющихся шаек было довольно, и одной из них явилась мысль захватить новоизбранного, хотя еще и не провозглашенного царя в плен и дорого продать его голову полякам или русским, смотря по тому, кто больше даст.
Что польские и литовские люди в 1613 году были в Костромском крае, подтверждается жалованной грамотой царя Михаила Федоровича от 8 февраля 7122 (1614) года настоятелю Железно-Боровского монастыря игумену Иосифу с братией, выданною по прошению их вместо грамоты прежних государей, которая у них утратилась во время прихода литовских людей в Галичский уезд в 7121 (1613) году. В этой грамоте, между прочим, говорится: «рождественского монастыря Ивана Предтечи и преподобного чудотворца Иакова, что в Галичском уезде на Железном Борку, игумен Иосиф с братией били нам (Михаилу Федоровичу) челом, а сказали: была де у них в монастыре жалованная грамота блаженной памяти прежних Государей Царей – Царя и великого князя Ивана Васильевича всей руссии и великого Государя Царя, и так де у них жалованную грамоту взяли литовские люди, как приходили в Галичский уезд войною в прошлом во 7121 (1613) году.
Кроме Железно-Боровского монастыря поляки и литовцы с участием русских «воров», в том же 1613 году сделали набег и на Соль Галичскую (Солигалич-уездный город Костромской губернии), которая состояла в Галичском уезде и считалась пригородком г. Галича или Галичской области. В памятной книге Костромской губернии 1862 года на основании местной летописи, этот набег так описан:
«в 1613 году литовские люди и русские воры выжгли посад Солигаличский и монастырь Воскресенский; в 1619 году по прошению игумена Леонтия, дана патриархом Филаретом грамота на сооружение деревянной церкви в честь Воскресения Христова с тремя приделами. Грамота доселе сохраняется в Воскресенской (ныне приходской) церкви». Сказание солигаличской летописи вполне подтверждается грамотой, выданной патриархом Филаретом игумену Антонию (а не Леонтию, как ошибочно сказано в памятной книжке) с братие «на сооружение нового деревянного храма в бывшем Воскресенском монастыре, что ныне приходская церковь». Грамота написана в Москве лета 7127 г. (1619) июля 1-й день.
Таким образом, из указанных источников очевидно, что поляки и литовцы в 1613 году были в Костромской стороне, что они приходили в Галичский уезд войной между прочими местностями Галичского уезда, побывали в пригороде Соли Галичской и в железно-Боровском монастыре, который от родового имения матери Михаила Федоровича – села Домнина, состоявшего в Костромском уезде находится на расстоянии не более 15-20 верст, считая по большому торговому тракту между Костромой и Буем, просёлочными дорогами и того ближе.
Кроме сего из писцовой книги г. Галича 1636 или 1637 г., между прочим, видно, что Лисовским и литовскими людьми сожжено в Галиче две церкви, из которых одна была внутри города, а другая на посаде, и что это событие, по свидетельству посадских людей г. Галича, было «назад тому лет с двадцать с пять». Если принять за несомненное, что писцовая книга была составлена в 1637 г., то окажется, что польские и литовские люди были в Галиче в 1613г., да от Железно-Боровского монастыря до Солигалича и не могло быть для грабителей более выгодного пути, как через Галич и Чухлому.
О неоднократном опустошении г.Галича польскими и литовскими людьми свидетельствует также историческое исследование о бывшем Рождество-Богородицком монастыре, что ныне погост Игнатово, находящийся в 12 верстах от Галича. Это исследование говорит, что монастырь Рождество-Богородицкий, после неоднократных татарских набегов, окончательно разорен польскими и литовскими людьми во время междуцарствия. Наконец, есть предание, записанное в памятной книге Костромской губернии 1862 г. (с.350, что город Чухлома подвергался опасности разорения от польских и литовских людей в то именно время, когда они от Галича направились к Солигаличу. Это писаное предание подкрепляется преданием устным и некоторыми вещественными доказательствами.
Последнее предание передаёт, что, при переправе польско –литовских людей через реку Светицу, близ села Лаврентьевского, была у них сильная сеча с русскими людьми, причём погибло много жертв с той и другой стороны, и что иноверцы и пришельцы, здесь павшие, зарыты по берегам реки в большие ямы. Во время весеннего водоразлития из берегов Светицы издавна и доныне вымываются человеческие кости. Вообще Костромской край в начале ХVII в. Неоднократно подвергался польско-литовскому разорению.
Читатель не посетует на нас за небольшое отступление в область частой истории из романического рассказа. Но иногда эти отступления необходимы, так как находились историки отвергавшие и самого Ивана Сусанина.
Я сказал, что были историки, отрицавшие даже существование Сусанина. Таков был Костомаров, отрицавший подвиг спасения царя доблестным Сусаниным. «Предположим», говорит г.Костомаров, «что Сусанин по слепой преданности к своему барину, не хотел сказать об нем ворам: кто видел, как его пытали и за что пытали? Если бы были при этом другие, то и их пытали бы, а если его одного, тогда одному богу известно, за что его мучили. Они допрашивали бы не одного, а 10, 20 таких Сусаниных. Одним словом, здесь какая-то несообразность, что-то неясное, что-то неправдоподобное!»
Если берется отвечать Самаринов и говорит: «Все эти предположения доказывают лишь то, что Н.И.Костомаров не имел под руками всех исторических данных, касающихся Сусанинской истории. Г.Костомаров предполагает, что Сусанин не сказал полякам, где скрывался Михаил Феодорович по слепой преданности к своему боярину, и таким образом косвенно установляет, будто к концу февраля или к началу марта 1613 года, Сусанин не знал, что боярин его был уже в то время избран московским земским собором на царство. Оказывается, однако, из несомненных источников, что Сусанин в то время знал об избрании Михаила Феодоровича на царский престол. Знать об этом он мог и от самой Марфы Иоанновны и от других. Марфе Иоанновне хорошо известно было, что еще задолго до общей присяги русских польскому королевичу Владиславу патриарх Гергиоген указывал на Михаила Феодоровича, как на законного преемника царя Феодора Иоанновича, и что к этому мнению патриарха склонялся весь народ. Против этого, полагаем, сам г. Костомаров не будет спорить, так как об этом свидетельствуют современники не только русские, но и польские. Сомневаться в этом невозможно и потому, что дело избрания царя на всероссийский престол началось и продолжалось гласно. Правительствующая боярская дума в конце декабря 1612 года разослала по всем областям государства грамоты с приглашением немедленно прислать в Москву «выборных из всех городов лучших и разумных постоятельных людей для земского великаго совету и государского обирания» (т.е. выбора государя). К концу января 1613 года выборные от городов уже собрались в Москве и, после трехдневного поста, земский собор открылся. На этом соборе были представители Костромской и Галичской областей, например, от духовенства архимандрит Ипатьевского монастыря Кирилл и игумен Костромского Богоявленского монастыря Арсений, а от светских властей бояре. В начале февраля и на Соборе было уже указано на Михаила Феодоровича, как на кандидата на царский престол, о чём через нарочных снова отправлены из Москвы по провинциям грамоты с приглашением выразить своё мнение об избрании. И вот, вследствии ли этого последнего приглашения или по декабрьскому призыву Собора, только один из Галичских бояр принес на Собор даже письменное мнение о том, что Михаил Феодорович Романов ближе всех, по родству, к прежним царям и потому должен быть избран на престол царский. Из всех этих данных ясно, что и Марфа Иоанновна и Иван Сусанин имели полную возможность получать самые верные известия о ходе занятий Земского Собора и сообщать эти сведения другим. К этому присоединим еще одно весьма сажное в данном случае известие, только в 1882 году появившееся в печати, известие о том, что Марфа Иоанновна, живя в своем родовом селе домнине после освобождения из польского плена в Московском Кремле, сносилась письмами с такими лицами, которые управляли ходом соборных прений о выборе царя. Получив известие, что в Соборе вопрос об избрании Царя решается в пользу ее сына, который составлял для нее единственное утешение в горести и которого она не променяла бы на все блага мира, Марфа Иоанновна написала к Федору Ивановичу Шереметеву решительное письмо, в котором умоляла его употребить все свое влияние, чтобы отклонить избрание ее сына, выставляя, что он слишком молод и положительно не способен царствовать. Это письмо, прочитанное на Соборе, произвело сильное впечатление на выборных, только не в пользу Марфы Иоанновны. Выборные стали просить Шереметева, чтобы он уговорил Марфу Иоанновну доверить своего сына народу и отпустить его в Москву. Шереметев со своей стороны приглашал выборных строже обдумать доводы, приводимые матерью избранного на царство; но выборные, выслушав это приглашение, единогласно сказали, что это дело угодно Самому Богу и что Господь Бог поможет Своему избраннику во всем, что будет не под силу его молодости. «Кончин речи», решительно заключили выборные «и признали царем Романова».
Принимая в соображение, что еще задолго до открытия земского Собора в Москве происходили частые совещания о том, кого избрать на московский престол, и что при этих совещаниях чаще всего произносилось имя Михаила Феодоровича Романова, как подобного последнему прирожденному царю Феодору Иоанновичу «тихим нравом, кротостию, смирением и благоцветливостью», принимали также во внимание, что к 12-му февраля Собор уже открыл свои совещания, что вести из Москвы приходили в Кострому вообще скоро, как писали костромичи вологжанам в 1611 году, и потому известие об избрании Михаила Феодоровича могло дойти до Домнина не позже 15-17 февраля, - нельзя не прийти к тому,совершенно правидьному заключению, что во 2-й половине февраля 1613года Сусанин, как доверенный Романовых человек, сносившийся от имени своих бояр с духовными и светскими властями по важнейшим делам их, по всей вероятности, отвозивший к боярину Шереметеву в Москву вышеупомянутое письмо Марфы Иоанновны, не мог не узнать в Москве, даже лично от Шереметева услышал об избрании его боярина на царский престол. Если же на основании всех этих данных не может подлежать сомнению, что Сусанин не мог не знать об избрании Михаила Феодоровича на престол царский, то отсюда прямо следует, что он не по слепой преданности к своему боярину не указал полякам, где в то время скрывался Михаил Феодорович, но по сознательной, исстари присущей русскому человеку преданности царю, законно избранному всею русскою землёю.
Этим я кончаю выписки из исторических свидетельств и приступаю к прерванному рассказу.
ИВАН СУСАНИН.
В одной из бродячих польских шаек зародилась мысль похитить Михаила Феодоровича Романова, когда до бродячей шайки дошли вести об избрании Михаила. Узнав, что Михаил Феодорович находится в Костромской области на своих отчинах, шайка и направилась на поиски.
-Тото будет в Польше радость, - говорил начальник шайки.
Подчиненные разделяли, конечно, взгляд начальника. Медленно и осторожно подвигались они вперед, скрываясь в лесах, ибо русский народ страшно озлобленный против поляков, как говорится, рвал и метал и даром свое чести, имущества и жизни не отдавал, т.е. не бросал своих пепелищ и не разбегался, а озлобленно встречал незваных гостей, чем ни попало.
Сусанин был на стороже.
Марфа Иоанновна приказала Сусанину не разглашать слухов об избрании Михаила.
- Прибудет посольство, все само скажется.
Она даже скрыла от сына ответ Шереметева об избрании.
-А как –же матушка, Марфа Ивановна, поступить с посольством?- спрашивал Сусанин.
-Божья воля, - отвечала покорно инокиня Марфа, но прибавила: буду слезно молить посольство не искать сына моего на царство.
При этом Марфа Иоанновна хваталась руками за голову и подолгу ходила по горницам, как потерянная. Да и как матери Михаила Феодоровича было не теряться. Отец михаила Филарет Никитич в плену у поляков. Озлобленные против сына, они могут выместить свою злобу на отце новоизбранного государя. Насильственное расторжение и насильственное пострижение Романовых в монашество не могло-же убить в их сердцах чувства самой тихой дружбы и самой сердечной заботливости друг о друге.
Сам Михаил был юн, а земля расшатана, разграблена и разорена. Казны уже не было никакой, да и не из чего было составлять ее. Все кругом обеднело. У кого что было, тоь было зарыто в землю, а зарывшие или поперемерли, или покончили жизнь в муках у поляков, татар, казаков или полегли в честном бою за веру и отечество.
Самая власть пошатнулась, ибо бояре разнуздались и имея перед собой примеры Годунова и Шуйского, каждый лез в цари, каждый заносил ногу на торн Рюриковичей, не дожидаясь всенародного избрания, единственного законного пути для основания новой династии. Кругом Руси и в ней господствовали казацкая вольница, поляки и шведы.
Турки грозили ей, татары и иногородцы шевелились. Где же было юному Михаилу управить столь расшатанным царством, да еще без опытного руководителя, которым мог быть только Филарет Никитич.
Вот и ходила целыми часами по горенкам бедная инокиня, предвидя неминуемую гибель для своего первенца. Часто бросалась она перед божницею и долго и горячо молилась.
Михаил, любивший свою мать до обожания, не понимал, что сталось с ней. С чего она заскучала пуще прежнего, с чего стали седеть ее волосы, с чего глубже делались морщины и желтело еще молодое и красивое лицо Марфы Ивановны.
На вопросы сына мать отвечала уклончиво.
- Да так, ни с чего дитятко. Радости никакой, ну, вот и извожусь полегоньку.
Но Михаил видел, что и вокруг него шушукаются о чем-то, но о чем он не смел спросить. Не таково было древле воспитание. Им внушалось страх божий и если что узнавали дети, то только из уст родителей. В роде Романовых благочестие являлось преемственным.
-А ты бли Иванушка, - говорила по-чести Сусанину Марфа Ивановна, не ровен час, как бы злые люди лиха над Михайлушкой не учинили. Доселе на него не обращали внимания, а теперь, хоша он еще и не царь и может по молитвам моим и минуетего чаша сия, но избран он и всею землею, превысоко вознесен и на зависть врагам открыто поставлен. Бди, Иванушко, чует материнское сердце: быть лиху, быть беде.
-Успокойся, желанная, что занапрасну себя тревожить. Откуда лиху взяться?
Сусанин говорил, а сам сердцем чуял, что правду говорит инокиня. Действительно, новоизбранный царь Михаил Феодорович Романов был «на зависть врагам открыто поставлен».
Усугубил своё внимание добрый и преданный старик Сусанин.
- Боярина оберегал, как-же царя берегти следует.
Не стерпел Иван Сусанин и дочери своей Антониде сказал об избрании Михаила в цари.
- Ты шепни Богдану, пусть и он знает, пусть и он бдит сугубо.
Антонина сказала об этом мужу. Муж её тоже был крестьянин романовский. Звали его Богданом, прозывали Сабининым. Но напрасно скрывали Марфа Ивановна и Сусанин, а с ними Антонида и Богдан Сабинины весть об избрании. Не даром говорится, что земля слухом полнится, а долго – ли было долететь слухам от Москвы до Костромы. Земский собор делал дело не скрывая, открыто, всенародно. Избрав Михаила, возвестил о сём на всю Москву, а с Москвы вести живо полетели всюду. Долго снаряжали посольство, а слухам долго – ли было проскользнуть. Заговорили вокруг и около, что де избран на царство Михаил Феодорович Романов. Романовские крестьяне и дворовые больше всех ликовали по поводу высочайшей чести выпавшей на долю их боярина. А над ним сбиралась гроза. Шайка оголтелых поляков уже заносила святотатственную руку над головой народного избранника, самим Богом народу указанного. Не даром же гласит пословица: «глас народа-глас Божий». И вот в одну из тёмных ночей тихо постучались.
Это была шайка поляков, требовавшая провести её в Домнино к Михаилу Романову… здесь мы опять уступаем место историческим документам.
Из челобитной Ивана Лукоянова Сабинина 1731 года видно, что когда поляки, посланные для убийства Михаила Феодоровича, разыскали, где живет царь, то хватали для этого «многих языков», которые и сказали им, что государь в Домнине, но не прямо сказали, а с пытки. Это означает, что в Костромском уезде и простой народ знал уже в то время, что Михаил Феодорович избран на царский престол, почему пришельцы не иначе могли разведать, где царь живет, как посредством пыток.
Относительно того, кто видел, как пытали и за что пытали Сусанина, утверждаем, что видели это жители села Исупова, куда Сусанин завел поляков и литовцев; могли это видеть жители других ближних селений, при вести о появлении врагов, сбежавшиеся в Исупово для совокупной защиты. Смерть Сусанина последовала не в глухом лесу, как думали некоторые писатели, но, по свидетельству Сидоровского белопашца Ивана Лукоянова Сабинина и его московских родственников, в селе Исупове, следовательно, в населенном месте, где могли поэтому найтись невольные свидетели гибели Сусанина. Возможно, что и сами поляки, чтобы показать русским, как они жестоко мстят тем, которые идут против них, принудили некоторых исуповских жителей присутствовать при мученической казни Сусанина.
Как мучили Сусанина? Об этом в грамоте 1619 г. сказано только, что его пытали великими, немерными пытками и замучили его до смерти. Сто лет спустя, когда предание было еще свежо, именно 1723-1731 году, потомки Сусанина, в прошениях Конюшенному Приказу, писали определенно, что «прадеда их Ивана Сусанина за то, что он не сказал полякам, где в то время был Михаил Феодорович, поляки пытали его, и, посадя на столб, изрубили на мелкие части»,, а предание, сохранившееся в Домнине до ныне, говорит, что из спины Сусанина кроили ремни и проч. И это местное предание, согласное с гамотою 1619 года, не заключает в себе ничего не вероятного. В числе многих жестокостей, какие употребляли поляки и литовцы по отношению к русским, было и вырезание (кроение) ремней из русских спин. Известно, наконец, что даже в 1862 и 63 годах поляки употребляли этот способ мести и надругательства над русскими.
За что пытали Сусанина,-это ясно выражено в грамоте 1619 года: «за то, что он, зная, где в то время был Михаил Феодорович, не сказал полякам, где он был», другими словами: за то, что он помешал им исполнить данное им поручение о поимке и убиении Михаила Феодоровича. Если бы поляки имели при этом мирные намерения, как склонен думать г.Костомаров, то не стали бы так бесчеловечно мучить Сусанина. Они жаждали крови и, за укрытием намеченной жертвы, накинулись на того, кто ближайшим образом был укрывателем этой жертвы. Поляки пытали не одного Сусанина, но и «многих языков» (10, 20, а может быть и больше). Но разность между пытками «языков» и Сусанина огромная: тогда как «языки», подвергнутые пытке, от дальнейшего преследования освобождались, лишь только открывали полякам, что государь в Домнине, Сусанин должен был вынести не одну пытку, а это обстоятельство невольно наводит на мысль, что «языки» открыли полякам не только то, что царь живет в Домнине, но и то, что один Сусанин знал, где именно, хотя бы и не в Домнине, скрывался царь. Не этим-ли объясняется, почему поляки исключительно на одном Сусанине испытывали «разные немерные пытки»? пытками они надеялись заставить Сусанина открыть им, где царь. Убийство этого страдальца равносильно решимости поляков похоронить, вместе с Сусаниным, тайну им сохраненную, и может быть объяснено только сильным раздражением, после открытия, что Михаил уже в Ипатьевском монастыре и, следовательно, в безопасном месте.
В Иоанновской церкви с. Коробово, Костромской губернии в алтаре хранились царские жалованные грамоты родственникам И. Сусанина (так называемым «белякам», «белопашцам»), освобождавшим их от налогов навсегда.
|
|
||||||||||||
| Для добавления комментариев Вам необходимо авторизоваться! Введите свой логин и пароль | |||||||||||||
| . PSV
| 17.03.2012 09:48:22
|
| . makentosh57
| 22.03.2012 20:40:05
Статья будет интересна тем, кто изначально хотел бы вникнуть в "Сусанинскую тему". Хороший материал для написания киносценария. Кстати, почему до сих пор не снят фильм о СУСАНИНЕ и других героях "смутных годов"? КТО ПОДСКАЖЕТ? |
Создайте свой блог на нашем сайте! Для этого введите свой логин и пароль
| БЛОГИ: |
| РЕЙТИНГ БЛОГОВ |
|
А вот от остальной части повествования: экзотические подробности не имеющие места в действительной истории России и опусы про династию Романовых, в гробу наверно перевернулся бы от этого бреда основатель слободы Клинцы, уроженец Костромы.
Валера, иногда стоит еще раз изучить историю России и не сочинять бредни, даже если движут ими благородные поступки.